«А может быть, он и не виноват, этот Вольтер, — думал князь, отойдя от лавки. — Может быть, ей просто-напросто вздумалось меня подразнить. Кому ей? Кукле? — задал он себе щекотливый для самолюбия вопрос. Но тотчас же мужественно отвечал. — Да, кукле: в известном предельном смысле, который я должен еще как-то выстрадать, кукла и есть она. Разобраться во всем этом мне поможет библиотекарь», — решил он вдруг, сам не зная почему.
8. Работы маленькой Нини
Вечером князь пошел к библиотекарю. Квартира его помещалась над библиотекой, в верхнем этаже. Из передней хозяин провел своего гостя в довольно большую комнату. В ней был образцовый порядок. Направо, где горел камин, выступ стены отделял уютный уголок. Мебель в этом уголке была старая, красного дерева, крытая выцветшим синим бархатом. Здесь был полумрак. Только красный отсвет камина ложился на блестящий паркет и на край мягкого ковра. Лампа под низко спущенным зеленым абажуром стояла в другом конце комнаты налево, на старинном бюро со множеством выдвижных ящичков.
Библиотекарь, потирая свои маленькие сухие руки, объявил, что кофе у него уже готов и просил князя присесть.
Князь сел на бархатное кресло в понравившемся ему уголке, перед камином. От кофе он было начал отказываться, но хозяин сказал, что пить вечером черный кофе его ancienne habitude и что хлопот это ровно никаких не составит.
Библиотекарь вышел, князь принялся рассматривать висевшие по стенам картины.
Они давали на обоях красивые, хорошо расположенные пятна. Но когда князь, надев пенсне, в них вгляделся, то был немало изумлен. Картины — рисованные, по-видимому, одним и тем же очень даровитым художником — контрастировали с уютом старомодной обстановки, к которому шли бы портреты бабушек или натюрморты. Они были странного содержания, эти картины. На одной изображалась дикая пляска каких-то кентавров. На другой — чудовищно безобразная голая женщина. Особенно гадко было то, что к своим отвислым грудям женщина эта прижимала букет пунцовых роз. Притворно стыдливое и чувственное выражение уродливого лица было передано мастерски.
Были здесь и свившиеся в отвратительной судороге обнаженные тела, были бородатые женщины и мужчины с женскими грудями, другие с непомерно развитыми половыми органами, уроды с невероятными горбами, крохотные головы на жирных телах и, наоборот, огромные на телах детских, но старчески-хилых. Бессмысленные улыбки идиотов сочетались на лицах всех этих чудовищ с выражением безмерного, экстатического ужаса в глазах. Словом, это был бред, создание потерявшего равновесие воображения. Но — и это больше всего поразило князя — в подлинной реальности этого бреда не оставалось сомнения. Так передать можно было, только увидев. Увидев глазами. Может быть, даже ощупав.
И еще — странная вещь — князю показалось, что все это он уже видел. Много раз. Знал с детства. Что все это копии каких-то известных, но забытых им картин.
Библиотекарь вернулся, неся поднос с двумя чашками.
— Чьи это картины? — спросил князь. — Я их, конечно, знаю, но не припомню автора.
— То есть как «конечно знаю»? — удивился библиотекарь. — Эти картины никогда не были ни на одной выставке. Это работы моей маленькой Нини. Покойной дочери.
— Неужели? — пробормотал князь. — Как странно, где же я мог их видеть? Но какой талант!
— Да, талант… талант у нее был. — Сказав это, библиотекарь как-то особенно плотно сжал свои длинные хамелеоновские губы. — Однако, прошу!
Князь сел на кушетку, поближе к камину. Хозяин поместился против него в кресле.