– Вы должны знать кое-что, – сказала вдруг Юля. – Эти деньги… они принадлежали Эмото Кариму. Он заплатил всем из своего кармана – четверым матросам, Петру из «Астры» и вам. Эмото сделал для меня столько, сколько никто не сделал. Я пряталась на его корабле, выходила на поиски еды только по ночам. Однажды что-то случилось с двигателем танкера, у Эмото ведь был очень старый корабль. Все искали поломку, а на самом деле правый винт зацепил какой-то мусор и завяз. Я по звуку догадалась, поскольку в трюме была. Я не раздумывала ни секунды. Нырнула и увидела кабель, обмотавшийся вокруг ротора винта. Все искали причину в двигательном отсеке, за борт никто не заглядывал. У меня было несколько часов, и я почти успела. Потом матросы стали нырять, чтобы осмотреть винты, и кто-то меня заметил. Но мусор я почти весь убрала, мотор можно было пускать. Корабль снова поплыл, а меня стали искать, обшаривали весь трюм и нашли. Думала, это конец, мне уже петлю на шею одели и тащили к борту, но Эмото их остановил, подошёл и спросил: «это тебя видели под днищем танкера?» Я говорить с трудом могла, так сильно замёрзла, и просто кивнула. А никто больше не верил, только Эмото знал, что сиксфинги хорошо переносят холод. И он сохранил мне жизнь, позволил остаться на корабле. Если бы не он, меня бы убили, сбросили за борт, и всем было бы плевать, что я помогла удержать на плаву это ржавое корыто. Я долго с ним плавала. Потом осталась на островах, жила в доме его семьи, ночью уходила на работу. Я рассказала только ему, кто я. Когда узнала о смерти отца, сказала, что должна бежать. Только ему я могла доверять. И он помог. Это был единственный добрый, бескорыстный человек в моей жизни. Не считая мамы. Ну и, конечно, вас.
Она снова улыбнулась и лучисто взглянула на нас.
– Так что… просто хотела, чтобы вы знали, чьи это деньги. Ему они уже не нужны, а его семье тем более.
Все замолчали, потому что, кроме Александра, все знали Эмото и жалели, что его больше нет.
– И еще кое-что, – добавила вдруг она. – После смерти матери мне действительно удалось бежать из резервации. И это было задолго до Чёрного Понедельника.
Она посмотрела на Александра и улыбнулась.
– Я так и знал! – Он даже в ладоши хлопнул.
– И тебе, конечно, не двадцать лет? – Вкрадчиво спросил Кирсанов.
Юля отрицательно помотала головой.
– Я думаю, я даже старше тебя, – она посмотрела на него. – Кариане наследуют способность сиксфингов к долгожительству в двадцати процентах случаев.
Тот только кивнул, поскрёб бороду, скрестил руки на груди. Вот это действительно была новость. За какое-то мгновение Юля стала мне абсолютно чужой. Я почувствовал холод внутри, хотел что-то сказать ей, но не смог выдавить ни слова. Она даже не взглянула на меня, хотя прекрасно понимала, как я воспринял эту новость.
– Ладно, пойду спать, – сказала она. – Утром зайду попрощаться.
Она вдруг посмотрела на меня, когда проходила мимо, и мне показалось, что в её взгляде мелькнуло странное выражение – толи злость, толи вызов.
С утра за ней приехала машина. Мы все собрались, по обыкновению, в номере Кирсанова. Вошла Юля. Она купила себе новую куртку, хорошие ботинки и рюкзак, сложила туда свои скромные пожитки.
– Шапку надень, а то простынешь, – заботливо сказал Кирсанов.
Она достала из кармана шапку и перчатки, надела. Оглядела нас, улыбнулась.
– Чего приуныли, я скоро вернусь! За мной там следить будут, они же теперь боятся, как бы волос с моей головы не упал. Им нужно только, чтобы со мной ничего не случилось в течении года, чтобы я подписала бумаги, а потом – им будет на меня плевать.
– Да ничего, мы вовсе не… – забурчал Кирсанов, и вдруг совсем раскис. – Ладно, ну его, иди уже! Тебя машина там ждет.
Юля похлопала его по плечу, кивнула Диме, а на меня даже не взглянула, только сказала со странным холодком:
– Пока, Андрей.
Она вышла в коридор и закрыла дверь. Мы остались одни. Я стоял, словно оглушенный. Потом мы видели из окна, как Юля села в длинную чёрную машину и уехала. Кирсанов с Димой принялись обсуждать планы, Кит высказывал свои идеи. Я все молчал, все пытался понять, что произошло. Юля ушла… и даже не посмотрела на меня. Чем я её обидел? И вдруг я подумал, каково было бы мне, если бы меня все бросили? Если бы мне пришлось пойти одному? Я обрадовался бы? Вряд ли. Что она говорила о том месте? Большой Харбин, жуткое место, распределительный центр. И мы бросим её туда одну? Но не мы ведь предложили ей уйти. Предложили…
Внезапно меня осенило.
А не забыл ли ты, что она предложила тебе? Спросил я самого себя. Пойти с ней, разве ты не помнишь, тогда, два месяца назад, зимней ночью, под Хабаровском? Пойти с ней… может быть, она просто ждала, что мы пойдём с ней? Что мы не бросим её? Что я пойду с ней?!