Юлю мы встретили уже в лагере. Ранее мы навели справки через Корпус, воспользовавшись последним случаем связаться с ним, и знали, что Толмачева зарегестрирована в Харбине. Она сумела добраться до места. Иначе, какой смысл был и нам ехать туда? Когда она увидела нас, то не поверила своим глазам. И такая искренняя, неподдельная радость зажглась у неё в лице, что мы и сами вдруг ощутили себя окрылёнными.
– Я знала, что ты придёшь, – тихо сказала она, посмотрела мне прямо в глаза и её взор пылал, я даже опустил взгляд, вдруг отчего-то смутившись.
– Да все это знали, – добродушно ухмыльнулся Кирсанов и хряснул меня по спине. – Видела бы ты, как он рванул за тобой, я его еле удержал, чтобы он босиком на улицу не выскочил!
Юля счастливо рассмеялась, да так задорно, что и мы захохотали.
– Чья была идея? – Спросила она.
– Его, конечно, – кивнул на меня Кирсанов.
– Если бы Дима меня не поддержал, ничего бы не вышло, – пробурчал я.
Юля с удивлением посмотрела на него. Дима скорчил какую-то неопределенную гримасу, но в его взгляде тоже скользнула улыбка.
– Я благодарна вам за все, парни, – проникновенно сказала она. – Вы хорошие люди и отличные друзья, и… вы не представляете, что это значит для меня!
– Да куда нам теперь без тебя? – Развел руками Кирсанов. – Мы через столькое прошли, негоже нам расходиться. В этом мире надо держатся вместе.
Юля молча согласилась и с тех пор мы не теряли друг друга из виду. За угол барака, где мы прятались, заглянул сержант и страшно завопил на нас…
Самым жестоким временем были первые две-три недели.
Очевидно, руководство лагеря стремилось в кратчайшие сроки избавится от возможно большего количества народу. Теперь я их отлично понимаю. И ни сколько не виню. Видели бы вы эту оголтелую, абсолютно неуправляемую толпу, которую сержанты, надрывая глотки до хрипоты, пытались построить в первую же вечернюю поверку на плацу. Большинство рекрутов оказывались на поверку совершеннейшими пройдохами и жуликами. Командиры знали положение и применяли против всех этих проходимцев, ищущих легкий хлеб, дьявольские контрмеры. Я знал, что многие едут в Большой Харбин, чтобы перекантоваться кое-как полгода-год, пока не появится ещё какая-нибудь маза или лафа. Но когда я увидел картину в масштабе, меня взяла оторопь. Больше двух тысяч самых отъявленных бездельников, не имеющих никакого представления о строевой дисциплине и субординации и не умеющих ровным счетом ничего, и не владеющих никаким ремеслом, кроме воровства и обмана, были собраны в одной точке на карте. Их ничем нельзя было пронять, им было абсолютно наплевать на все – командование могло бы заниматься тем, что вешало бы по сто человек в сутки, но это не остановило бы толпу всех этих подонков общества, которые тянулись в Золотой Город изо всех щелей, а потом текли широкой рекой в Большой Харбин. Можно было бы перекрыть реку – и, да, Харбин и был чем-то вроде плотины. Но он в то же время и просеивал эту реку грязи. Десять процентов чистого осадка были обеспечены вооруженным силам с каждой партии. Поэтому на первых порах мы терпели такое отношение – стоит ли говорить, что обращались с нами, как со скотом. Никакой боевой подготовки у нас не было, в первые месяцы службы, совершенно, только строевая дисциплина. Вместо автоматов нам давали какие-то деревянные палки с ручками. Оружие мы видели на ознакомительных стендах с фотографиями, да и то самые примитивные наступательные пехотные образцы. Вообще, создавалось впечатление, что весь лагерь существовал с единственной целью – отбить у человека всякое желание стать военнослужащим Императорских Вооруженных Сил. Обманчивое впечатление. Но если у кого-то и были какие-то романтические представления насчёт военной службы у сиксфингов, то реальность Харбина развеивала их с поражающей воображение стремительностью.
Командиры решили взять нас измором – нас регулярно лишали обедов, совершенно не давали спать, гоняли по плацу, как проклятых, с утра до ночи. За малейшее нарушение влепляли дисциплинарное взыскание. Три таких взыскания и рекрут пулей вылетал из лагеря. Каждый день мы не досчитывались десятков человек. Многие сбегали сами. За один даже косой взгляд сержанты нещадно колотили нас резиновыми палками. Я не знаю, как мы все это пережили, но, уверен, без поддержки друг друга мы бы не справились. Кит вообще никогда не жаловался и я не знаю, откуда он брал силы. Дима, в какой-то момент, был близок к тому, чтобы сломаться, но тоже что-то удержало его. Да, мы спаслись только благодаря тому, что постоянно держались вместе, и всегда готовы были друг другу помочь.