Я понимал, что присяга Таррагоне налагает на меня определенную ответственность, уйти из под которой просто так не выйдет. Я понимал, что если я однажды нарушу её, то не смогу себя больше уважать. Но я убедил себя в том, что если это необходимо будет для дела освобождения Земли из под ига Таррагоны, то я сделаю это не задумываясь, и никакие угрызения совести терзать меня не будут. Так или иначе, но я не видел ничего зазорного в том, чтобы присягнуть Империи и воевать в её войнах. Многие со мной поспорили бы, да только мне плевать с высокой колокольни, честное слово. Ведь Таррагона не воюет с людьми. А Земля – просто одна из её многочисленных окраинных провинций, причем самая нищая и отсталая. А я – воин Империи. И этим я наоборот поднимаю авторитет своего народа.
Я получил имперский паспорт, книжечку, с ладонь размером, в красной обложке и с золотым имперским гербом. А еще удостоверение военнослужащего и несколько знаков отличия на китель, потому что уже получил звание сержанта, за хорошую службу в Аризоне и многочисленные положительные отзывы своих командиров.
Мне было чем гордиться.
И, не скрою, меня распирало от гордости.
Вот только мне не с кем было поделиться своими чувствами. Кроме батальонных друзей, Кирсанова и Димы с Александром. Они были мне как родные, мы поздравляли друг друга от всей души, но почему-то я чувствовал, что они не понимают меня до конца. Но на один момент, когда я спускался с подиума обратно на плац, я поймал на себе взгляд Юли. Она о чем-то думала, глядя, как я возвращаюсь в строй, думала очень глубоко, читая что-то на моем лице, видя то, что другие не замечали. Меня восхитил и поразил этот взгляд, но Юля сразу же отвернулась. А я понял кое-что очень важное. Я понял, кем являюсь для Юли. Понял, что может быть только благодаря моему существованию она смогла преодолеть весь этот непростой год. Начиная с самого того момента, когда я поднял её из снега в порту Владивостока, обессилевшую, беспомощную, и до самого сегодняшнего дня, я был для нее чем-то вроде аккумулятора. Моя сила, моя уверенность, то, как я справлялся с трудностями, преодолевая их, все это служило ей самой надежной опорой. Ни власть Кирсанова, ни желание разбогатеть – все это было ничто. Но только случайно оказавшийся рядом человек, даже не подозревая об этом, помог ей пережить все это. Ведь я и не задумывался никогда всерьез, каково было ей на самом деле. Я никогда не принимал наши отношения всерьез, потому что вообще ни о чем серьёзно не думал, и ничего почти не понимал. Как она пережила этот год, какая борьба шла внутри нее? Все это оставалось за гранью моего представления, но теперь эта пелена спала и я увидел все.
Она верила в меня. Верила абсолютно, до конца. И я только сейчас это вполне осознал. Тогда я понял, что присяга Империи – ничто, по сравнению с той ответственностью, которую я несу перед Юлей.
И все это открылось мне в одном коротком взгляде… я знал, что она заметила искру понимая в моих глазах. И еще я знал, что наши отношения теперь уже никогда не будут прежними.
Вечером в лагере был большой концерт, вечеринка. Я не искал Юлю, она тоже не стремилась к моему обществу. Но мы знали, что только друг о друге и думаем. Иногда мы случайно встречались взглядами, но спешили навстречу. Мы ждали, пока что-то произойдет само собой; каждый знал, что это неизбежно. Так оно и вышло.
Мы встретились у стола с закусками. Я улыбнулся, она рассмеялась. Каждому льстило восхищение в ответном взгляде, которыми мы обменивались, окидывая взором новенькую черную форму, сержантские погоны, начищенные до блеска пуговицы и запонки, обувь и кокарду фуражки. Мы были горды своей победой, горды триумфом, который одержали вопреки всему, горды друг другом.
Мы прошлись под руку, я заложил руку за спину, как делали офицеры и Юлю это рассмешило. Мы остановились у лимонного дерева на краю танцплощадки. Я взглянул на нее и опять улыбнулся, она тоже; так мы стояли, не решаясь заговорить, глядя друг на друга. Мы допили шампанское и я предложил пройтись.
Мы ушли с концерта, и пошли по главной аллее, в глубину лагеря.
– Ну что, последний вечер? – спросил я, взглянув на нее.
Она остановилась.
– Ты не передумал? – прошептала она.
Я тоже остановился и повернулся к ней.
– Не могу, – сказал я. – Что мне делать там?
Она вздохнула.
– Ты прав.
– Но мы ведь останемся друзьями?