Кроме как болтаться сутками в воде, здесь делать больше особенно нечего. Люди отлично ладят с дельфинами – одни хозяева суши, другие – моря. И оба народа гармонично уживаются на границе двух миров. Первым нравится, что дельфины равны им по своему уму, и отличаются только тем, что не умеют разговаривать. Вторые уважают людей за то, что они способны создавать разные вещи, как, например, лодки, чтобы играть с дельфинами в догонялки; молодые дельфины искренне уверены, что это единственное назначение плавательных средств человека.
Купаться природа позволяет круглый год. Вода в морях экваториальных архипелагов даже на глубине двадцати метров прогрета настолько, что ты быстрее устаёшь физически, чем успеваешь замёрзнуть. Но если в воде люди нашли себе полно всевозможных занятий, то на суше с этим было не так благополучно. Если бы ученые, работавшие на Карравэне на покинутых ныне научных станциях, не оставили после себя внушительные библиотеки и самые разнообразные инструменты, нам бы тут пришлось несладко. А так мы живем, как на курорте, по словам Кирсанова.
Мой путь затруднён – у меня свободна только одна рука. В другой я держу дикий цветок кабуса – вьющееся растение, которым зарастают склоны обрывов. Кабус растёт высоко, его сложно достать, но он очень красив, и чудно пахнет, он похож на розу, только больше и лепестки бутона жесткие, как и все растение, зато нежного, кремового цвета. Этот цветок любой даме придётся по вкусу, и подойдёт украшением, куда не пожелаешь.
На мне только шорты, больше одежды надевать не имеет смысла. И здесь все ходят босиком. Временами я беру цветок в зубы, когда мне бывает нужна моя вторая рука для подтягивания или чтобы зацепиться за уступ.
Поднявшись, я, дыша полной грудью свежим морским воздухом, огляделся. На все три стороны раскинулось море, ровное, синее, подернутое сверкающей рябью волн, темнеющее у горизонта. Солнце уже вскарабкалось почти до зенита – значит день скоро перевалит за половину. А позади меня зелёная гора острова Сорос – самого маленького из островов Первого Архипелага. Тут и расположен наш штаб, в экстренно покинутой из-за войны обсерватории, а внизу, рядом с океанологической станцией, мы построили себе деревню и тренировочный лагерь.
Я подошёл к наблюдательному пункту. Там сидел Петер. Он с увлечением читал книгу и заметил меня, только когда моя тень легла на страницу. Резко повернулся, отбрасывая чтение и уже хватаясь рукой за ножны на бедре, но в последний момент увидел мою ослепительную улыбку до ушей. И все же бросился на меня, закричав:
– Вечно вы подкрадываетесь незаметно, мастер Эндрю!
И, в тщетной попытке сделать мне подсечку и уложить «великана Эндрю» на лопатки, он закружился со мной в причудливом борцовском танце. Я только и успел, что бросить цветок на забытую книгу, схватил Петера поперёк туловища, несколько шагов он пятился, затем я сделал разворот и бросил его через бедро.
– Так не честно! – Возмутился он. – Всегда вы так!
Я помог ему подняться и мы вновь бросились кувыркаться в пыли.
– Давай, как я учил! Проход в ноги! Давай, давай!
Он вдруг заметил цветок и остановился.
– Вы опять к ней, мастер Эндрю?
– Ты угадал, Петер. Далеко пойдёшь!
– Она не выходила, – уныло протянул юноша, махнул рукой в сторону купола обсерватории и пошёл к своей книге.
– Эй, чего ты? – Растерялся я.
Он сел на свой пост, обхватил ноги руками и упёрся подбородком в колени.
– Я скучаю, – сказал он.
– Почему ты скучаешь, Петер?
– Вас в последнее время нет в лагере. Вы где-то ходите… вы и эта рыжая Джил. Раньше вы обещали военные походы. Раньше было интересно…
Я подошёл к нему сбоку, глядя на его профиль, оперся ногой о камень, положив на неё локоть.
– Мне гораздо больше нравилось быть заряжающим, чем сидеть на этом утёсе и читать все эти глупые книжки! – Воскликнул вдруг он.
– Они не глупые, Петер. Это учебник. Ты должен ценить то, что здесь есть книги и ты можешь читать. А иначе, ты бы совсем затосковал.
– Мы останемся здесь навсегда? – Он вдруг посмотрел мне прямо в глаза.
Я совсем растерялся.
– Я… я не знаю, Петер. У нас нет кораблей, ты же знаешь. Сами мы не можем улететь отсюда.