Лицо месье д'Ожерона просветлело, когда он услышал добрые вести от молодого человека. Джереми объяснил отсутствие Блада его плохим самочувствием и необходимостью отдыха в спокойном месте, не вдаваясь в подробности, и заверил, что как только капитан поправит здоровье, он непременно нанесет визит его превосходительству. «Лахезиз» и «Элизабет» еще не вернулись, но Джереми был уверен, что все благополучно. Он решил скоротать время в одной из таверн города, в конце концов, они все заслужили немного отдыха.
«Все-таки здорово нам удалось провернуть это дело! Как мы лихо промчались мимо форта! И мисс Арабелла... она такая... такая... — он не мог даже подобрать слово, чтобы выразить свое восхищение возлюбленной капитана. — Жаль, что она выходит за другого. Эх, будь Питер в добром здравии, наверняка попытался бы отбить ее у лорда... Я бы попытался!»
Джереми улыбнулся своим мыслям. Вдруг чья-то рука встряхнула его:
— Эй, Джереми, ты что, пьян?
Обернувшись, он увидел перед собой мрачного Ибервиля. За ним виднелись несколько пиратов с «Элизабет» и «Лахезис».
— Нет... не пьян. Что случилось?
— Хотел у тебя узнать! Правда, что капитан умер?
Джереми даже подскочил на месте:
— Как умер?! Когда?
— Так ведь это ты отправился его спасать, Джереми Питт! Так почему же ты тут сидишь и лыбишься, когда уже весь город болтает о смерти капитана Блада! – в голосе капитана "Лахезис" прорезалась злость.
— Погоди, – Джереми попытался собраться с мыслями. – Когда мы в последний раз виделись, не сказать, чтобы Питер себя отлично чувствовал, но Пако сказал, что он выживет. Откуда стало известно о его смерти? Ни «Арабелла», ни «Атропос» не могли прийти так быстро, – рассуждал он вслух. — Ведь так, Ибервиль? Их нет в гавани?
— Нет.
— А, — он вздохнул с облегчением, — так это наверно голландцы наплели... Капитану здорово досталось на Ямайке. Видать, кто-то из тех, кто был на «Летящем», принял его за умирающего да и пустил слух.
— А почему ты болтаешься тут один?
— Нам пришлось разделиться, они на одном из этих райских островков, на полпути между Эспаньолой и Ямайкой и останутся там, пока Питеру не будет лучше.
Питт помолчал немного, а потом сказал вполголоса:
— Может, не будем никого разубеждать? Думаю, сейчас капитану полезно побыть немного в числе мертвых, чтобы никто не кинулся его искать, пока он не оправился.
Ибервиль кивнул:
— Мои люди будут держать язык за зубами.
— А ты не думаешь ли вернуть Хагторпу его старушку «Элизабет»? Он уже скучает.
***
Открыв глаза, Блад с изумлением обнаружил над собой не каменный свод камеры, а навес из пальмовых листьев. Легкий бриз касался покрытого испариной лица, неся запах моря. В поле зрения возникла ухмыляющаяся физиономия Волверстона:
— Ну наконец-то, сколько можно валяться! С возвращением, капитан!
— Нед?
— Он самый! Ты что, не помнишь, что я с ребятами зашел навестить тебя в Порт-Ройяле? А потом нам показалось, что тебе не слишком по вкусу местное гостеприимство, так мы и прихватили тебя с собой!
...Торжество пополам с вожделением на лице Бишопа, смутные тени, и боль, боль, боль... Блад заставил себя улыбнуться:
— Как же вам удалось?
— А, в другой раз поговорим, вон вижу, что сюда подгребает твой индеец. Сейчас меня погонит прочь, колдун проклятый! Пойду, пока он не превратил меня в жабу. Он тут всем заправляет.
Волверстон в притворном ужасе зажмурил глаз. Питер взглянул ему за спину и увидел Пако.
Индеец молча осмотрел его, и судя по всему, остался доволен. Он присел рядом и поднес к его губам сосуд, сделанный из высушенной тыковки. Блад без возражений проглотил содержимое, оказавшееся на вкус редкой дрянью, и закрыл глаза.
На лоб легла рука Пако. Тот начал тихонько напевать на своем языке, и Блад почувствовал, что засыпает.
«Если бы можно было спать вечно и без сновидений...»
***
В первые дни Питер пребывал в зыбкой полуяви. Силы постепенно возвращались, однако его не оставляло ощущение глубокой холодной тени, окутывающей его. Словно часть его души так и осталась в залитом кровью пыточном подвале, и он застыл меж двух реальностей. Волверстон, сидя возле него, то проклинал Бишопа и всех его потомков до седьмого колена, то громогласно радовался их удаче и делился своим планами надраться по этому поводу в каждой из таверн Кайоны, а потом вдарить... да не важно, по кому! Блад молчал, иногда кивая, однако смысл сказанного почти не доходил до него. Временами ему казалось, что он все еще лежит на полу камеры, а райский островок видится ему в бреду. Яркие краски тропического леса, моря и неба были смазанными, блеклыми, а крики птиц и голоса людей, наоборот, приобрели пронзительную и раздражающую резкость.