Этой ночью он и два негра из числа людей де Кюсси, размещенных на борту "Арабеллы", отправились к форту вплавь. Чтобы держаться на воде они использовали хитроумную конструкцию из пустых бочонков, утыканую пучками водорослей. По каким признакам индеец отобрал нужных ему людей, осталось загадкой, но если им удастся устранить часовых форта, у корсаров появится дополнительный шанс.
На квартердек поднялся Дайк:
- Мы готовы, капитан. Пако и его ребята, должно быть, тоже уже на месте.
- Начинаем, - скомандовал Блад.
***
Энрике Муньес, часовой форта Сан-Луис-де-Бока-Чика, пристроив мушкет на стену меж двух зубцов сторожевой башни, раздул искру на конце едва тлеющего фитиля. Кабо* Ортега велел смотреть в оба, вот он и смотрел до рези в глазах. Временами ему чудилось мельтешение в волнах пролива, и часовой смаргивал, чтобы убедиться, что это всего лишь игра лунных бликов на воде. Самое поганое время — перед рассветом. Луна побледнела, но солнце еще не взошло, лишь облака на востоке горели золотом. Но уже можно было четко различать силуэты кораблей французской эскадры, блокирующих выход из пролива Бока-Чика в открытое море.
Муньес увидел, что среди эскадры наметилось движение. Четыре корабля отделились от остальных и, на ходу распуская паруса, направились в глубь пролива. И в этот же миг шорох откуда-то снизу отвлек его. Схватив мушкет, он наклонился, заметил смутную тень, распластанную на стене, и навел на нее мушкет. Что-то кольнуло в шею, Муньес открыл было рот, чтобы поднять тревогу, но крик застрял в глотке. Он сполз по стене и замер.
Кабо Ортеге не спалось. Он лежал на жестком комковатом тюфяке, слушая басовитый солдатский храп. Воевать — это то, что Ортега занимался всю свою жизнь И сейчас чутье твердило, что штурмовать их начнут в любой миг. Эти приспешники дьявола, французы, не за тем пожаловали, чтобы после первой неудачи убраться восвояси. На месте французского адмирала он начал бы атаку именно в этот час, когда рассвет чуть брезжит, а глаза у караульных смыкаются после бессонной ночи. Ортега досадливо прикусил длинный ус. Будь его воля, он бы утроил караулы и оставил канониров возле пушек на ночь. Но сиятельному сеньору Олеваресу, коменданту форта, мнение простого кабо было без надобности.
Ортега, понимая, что больше не уснет, с кряхтением поднялся и надел потрепанную куртку. Проклиная французов, он вышел из казармы во двор форта и посмотрел на башню. Тревожно сжалось в груди: часового не было видно.
- Гореть тебе в аду, Муньес, неужто ты заснул?
Он быстро оглядел стену и заметил еще двух часовых, навалившихся на парапет. Неловкость их позы наводила на весьма нехорошие мысли. Не помня себя, он взбежал на стену и обмер, увидев в не более чем паре кабельтовых от форта четыре корабля с выдвигающимися в открытые порта орудиями.
- Тревога! - его вопль совпал с грохотом пушечного залпа.
Каменные осколки разлетелись веером, один из них чиркнул Ортегу по лбу.
- Дьявол и Преисподняя! - заорал он, размазывая по лицу кровь. - Огонь!
Из казармы выскакивали солдаты, бросались к пушкам. Канониры в спешке засыпали порох и закатывали в дула ядра, однако к тому времени, как форт огрызнулся ответным залпом, корабли противника успели развернуться носом, и ядра почти не причинили им вреда.
- Поворот через оверштаг на пять румбов! - скомандовал Блад стоящему у штурвала Питту, и удовлетворенно кивнул, видя, что все четыре корсарских корабля слажено выполняют маневр.
- Огонь!
Залп накрыл форт именно в тот момент когда испанцы перезаряжали пушки. Вновь поворот, так, чтобы перед канонирами противника оказался только нос.
Ядра с воем пронеслись над головой, одно из них ударило в грот-мачту «Арабеллы». Корабль содрогнулся; обломки снастей посыпались на натянутую над палубой сеть.
- Поворот! - крикнул Блад. - Огонь!