— Хейтон, распределите огонь, чтобы он не мог высунуться. Гарри и Дик, за мной, быстро!
— Но, Ваше превосходительство, вы рискуете... — Хейтон поперхнулся от свирепого взгляда синих глаз губернатора, столь живо напомнившим ему прежние времена, когда тот шел вместе с ними на абордаж какого-нибудь испанца: — Есть, сэр!
Под прикрытием мушкетного и пистолетного огня Блад и два матроса стремительно бросились к парадной двери. Вскоре путь был свободен: стрелявший, увидев их на пороге, в тщетной попытке спастись, выпрыгнул в окно и был тут же убит. Почти сразу до них донеся отдаленный грохот из противоположной части огромного дома.
— Туда, – крикнул Блад подоспевшему с остальными матросами Хейтону.
***
Блад бежал бесконечной анфиладой парадных залов второго этажа, детский плач, прорывающийся сквозь грохот ломаемой мебели, сводил его с ума. Он уже видел разбитую дверь комнаты, когда два сухих пистолетных выстрела заставили его бешено колотящееся сердце споткнуться. Закричали женщины. В два прыжка он преодолел оставшееся расстояние и ворвался вовнутрь.
Черное дуло пистолета смотрело ему в лицо и такими же черными, бездонными, были глаза его нежной жены, которая стояла среди распростертых на залитом кровью полу тел и целилась в него.
***
Лучи низкого вечернего солнца, озарившие комнату, мешали Арабелле разглядеть приближающегося противника. Мелькнула тень, но прежде чем она успела спустить курок, задыхающийся и такой родной голос долетел до нее:
— Арабелла! Дорогая, не стреляй... это я!
При звуках этого голоса, который она уже не надеялась услышать, она задрожала, пистолет выпал из ее рук, и весь ужас и отчаяние последних часов вылились в отчаянном крике:
— Питер!
А Блад уже обнимал ее, прижимая к себе:
— Это я... я. Все кончилось, не надо больше бояться...
— Папа? – Эмилия немедленно перестала плакать и уже стояла рядом, теребя его за полу камзола.
Он подхватил дочь одной рукой, продолжая обнимать Арабеллу, чувствуя, что сердце готово разорваться от радости, что они живы, и он по прежнему может сжимать их в своих объятиях. Увидя кровь на платье жены, Блад встревоженно спросил:
— Ты ранена?
— Ранена? Нет, нет... это не моя кровь.
Она встрепенулась и указала на одного из лежащих:
— Питер, пожалуйста, помоги ему!
Только теперь Блад узнал капитана «Ориона» в мертвенно бледном мужчине, вытянувшимся у стены. На повязке, стягивающей его грудь, расплывалось огромное кровавое пятно. Он столь мало отличался от мертвого, что Блад нахмурился:
— Подожди, моя пташечка...
С этими словами он передал запротестовавшую дочь Мэри и склонился над раненым, осматривая его и хмурясь все сильнее.
Карринг вдруг шевельнулся и проговорил, не открывая глаз:
— Арабелла... что там....
Арабелла уже стояла на коленях по другую сторону от него, и голос ее был полон нежности, когда она ответила:
— Лежите спокойно, мой дорогой друг. Нас спасли, вы слышите?! Нас спасли!
— Хо...рошо...
Дыхание его сделалось прерывистым, и Арабелла умоляюще посмотрела на мужа. Но Блад только молча покачал головой.
— Не умирайте, Джеймс, — попросила она, и вдруг наклонилась, целуя его в лоб.
Джеймс Карринг, уже шагая в вечность, почувствовал этот поцелуй и успел улыбнуться, потом лицо его разгладилось и стало очень спокойным.
— Он умер по моей вине, – прошептала Арабелла, сотрясаясь от рыданий, — он закрыл меня...
И Блад, вновь обнимая ее, впервые за все время, что они были вместе, не мог ее утешить. Он поднял Арабеллу на руки; она не сопротивлялась, обессилев от слез, и понес к выходу из комнаты, кивнув Хейтону, ожидающему снаружи со своими людьми, на тело капитана Карринга:
— Позаботьтесь о нем.
И ведь надо было еще как-то устроить жену с дочерью среди хаоса, потому что не было никакой возможности отправить их сейчас в другое место, хотя бы даже на «Император».
Мэри с Эмилией, переставшей капризничать и обвивавшей своими ручонками ее шею, пошла следом.
Губернатор Блад шел по разоренному дому, держа на руках свою такую хрупкую, но в то же время такую сильную жену. Он сожалел о смерти Джеймса Карринга, все больше осознавая, какая страшная катастрофа обрушилась на них, что эта потеря не единственная, и что они потеряли еще многих и многое. Он был бы рад назвать своим другом этого сильного человека, чья отвага и мужество сохранили его Арабеллу, упрекая себя за то, что поддавшись азарту, лично отправился в погоню за пиратами и его не было рядом, когда она так отчаянно нуждалась в нем, и кляня свой высокий пост, потому что долг губернатора требовал от него вновь покинуть ее.