- Зачем ты мне об этом рассказываешь? – в её голосе поубавилось яда.
- Я не понимал тогда, что значит быть по-настоящему в чём-то уверенным, - сказал Роберт. – Я не знал, каково это – любить что-то или кого-то несмотря ни на что. Безгранично. Я думал, что, возможно, так было с моим парабатаем, но потом…
Что бы он не хотел сказать, он сдержался. Саймон удивился, как что-то могло быть хуже того, в чём он уже признался.
- В конце концов, я решил, что во мне этого просто нет. Что я не создан для такой любви.
- Если ты собираешься сказать мне, что по-настоящему смог полюбить только свою любовницу… - Изабель содрогнулась.
- Изабель. - Роберт взял её за руки. - По-настоящему я полюбил Алека, тебя, Мак… - Он опустил взгляд. – Макса. Когда вы, мои дети, появились – это всё изменило.
- Значит, ты поэтому годами обращался с Алеком так, будто у него чума? Именно так ты показываешь своим детям, что любишь их?
Теперь Роберт выглядел ещё более пристыженным, если это возможно.
- Если любишь кого-то, то это не значит, что больше никогда не наделаешь ошибок, - сказал он. – Я натворил их столько, что хватило бы на несколько жизней. Я это понимаю. И некоторые из них я уже никогда не смогу исправить. Но что касается твоего брата, то я стараюсь изо всех сил. Он знает, как сильно я его люблю. Как горжусь им. Мне нужно, чтобы ты тоже об этом знала. Именно в вас, дети, я уверен. Вы единственные, в кого я буду верить всегда. Не в Конклав. Не в мой брак, к сожалению. В вас. И если понадобится, то я проведу остаток жизни, пытаясь доказать вам, что вы можете быть уверены во мне.
***
Вечеринка была убогой. Даже Саймон вынужден был признать, что тут явно не помешала бы парочка демонов. Праздничное убранство (несколько унылых ленточек, два плохо надутых воздушных шарика и плакат, на котором с ошибкой было написано «ПАЗДРАВЛЯЕМ!») выглядело так, будто его в последнюю минуту неохотно организовала компания пятиклассников. На столе с закусками было только то, что можно было раздобыть в конце семестра: несвежие круассаны, блюдо с апельсиновым желе, чан с рагу и несколько тарелок с непонятными мясными продуктами. Музыки не было, поскольку в Идрисе нет электричества, и никому даже в голову не пришло нанять группу музыкантов. Но несколько преподавателей взяли на себя роль мужского вокального квартета (по мнению Саймона, это нельзя было назвать музыкой). Компанию демоно-призывальщиков помиловали и вынесли им суровое предупреждение. Им даже разрешили прийти на вечеринку, но ни у кого из них не было настроения для празднования (или для Саймона, что совершенно понятно).
Он стоял в одиночестве возле чаши с пуншем, от которого так несло рыбой, что он решил его не пробовать. К нему подошла Изабель.
- Избегаешь своих друзей? – спросила она.
- Друзей? – он хохотнул. – Думаю, ты имеешь в виду людей, которые меня ненавидят. Да, я склонен их избегать.
- Они не ненавидят тебя. Просто им стыдно, потому что ты оказался прав, а они повели себя как идиоты. Они это переживут. Как и ты.
- Возможно. – Это казалось маловероятным, но, с другой стороны, очень немногие события этого года подпадали под категорию «вероятного».
- Ну, в общем, спасибо за то, что побыл рядом со мной во время разборок с отцом, - сказала Изабель.
- Как будто у меня был выбор, - ответил он.
Изабель рассмеялась, почти с нежностью.
- Ты и в самом деле не имеешь никакого понятия о правилах общения, да? Я говорю «спасибо», ты говоришь «пожалуйста».
- Значит, если бы я поблагодарил тебя за то, что ты морочила голову всем моим друзьям, строя из себя распущенную сумасшедшую призывательницу демонов, чтобы у них были неприятности с деканом, ты бы сказала…?
- Пожалуйста. Рада, что смогла преподать им ценный урок. – Она широко улыбнулась. – В котором лично ты нисколько не нуждался.
- Да. Кстати, об этом. – Хоть это и было проверкой (и Изабель, по всей видимости, хотела, чтобы он донёс на неё), он всё ещё чувствовал себя виноватым. – Мне жаль, что я не смог понять, что ты делала. Довериться тебе.
- Это была игра, Саймон. Ты и не должен был мне доверять.
- Но я не должен был купиться на это. Уж кто-кто, но не…
- Нельзя ожидать от тебя понимания моих действий. – В голосе Изабель прозвучала невероятная мягкость. – Я всё понимаю, Саймон. Я знаю, что между нами всё… сложно, но я и не обольщаюсь. Мне может не нравится действительность, но я не могу её отвергать.
Он столько всего хотел ей сказать.
И всё же, как раз в этот напряжённый момент, у него из головы вылетели все мысли.
Между ними повисло неловкое молчание. Изабель переступила с ноги на ногу.
- Ну что ж, если это всё, тогда…
- Вернёшься к вашему с Джоном свиданию? – не смог сдержаться Саймон. – Или… это было просто частью игры?
Он надеялся, что она не уловила грустный отзвук надежды в его голосе.
- Это была другая игра, Саймон. Очнись. Неужели тебе никогда не приходило в голову, что мне просто нравится тебя мучить? – На её лице опять появилась та нехорошая улыбка, и Саймон почувствовал, что может из-за неё загореться; ему казалось, что он уже пылает.
- Так, ты и он, вы никогда…
- Джон не совсем в моем вкусе.
Теперь молчание уже не казалось таким тягостным. Саймон подумал, что это именно то молчание, когда ты не можешь оторвать от кого-то взгляд, и напряжение можно снять только поцелуем.
Просто наклонись к ней, сказал он себе; даже если он не мог вспомнить, как делается первый шаг в подобных случаях, он, очевидно, делал это в прошлом. А значит, в нём это уже заложено. Где-то. Перестань быть таким трусом и наклонись, чёрт возьми!
Он всё ещё собирался с духом, когда момент был упущен. Она сделала шаг назад.
- Ну, так… что было в том письме, кстати?
Он знал его наизусть. Он мог процитировать его вслух прямо сейчас, сказать ей, какая она удивительная. Сказать, что даже если его мозг её не помнит, то его душа всё равно стремится к её душе, словно у него на сердце был вырезан образ Изабель. Но написать что-то было легче, чем произнести это вслух (тем более, на людях).
Он пожал плечами.
- Я точно не помню. Просто извинения за то, что я накричал на тебя в тот раз. И в другой раз тоже. Наверное.
- А-а, ясно.
Она разочарована? Раздражена? Или почувствовала облегчение? Саймон пытался прочесть это по её лицу, но оно было непроницаемо.
- Ну что ж… извинения приняты. И перестань пялиться на меня, как будто у меня на носу сидит жук.
- Извини. Ещё раз.
- И… Я думаю… Мне жаль, что я вернула его, не прочитав.
Саймон не мог вспомнить, извинялась ли она когда-нибудь перед ним раньше. Казалось, извиняться перед кем-то не в её стиле.
- Если ты когда-нибудь снова напишешь мне письмо, то возможно, я даже его прочитаю, - сказала она с напускным равнодушием.
- Семестр закончился, помнишь? В эти выходные я возвращаюсь в Бруклин. - Это казалось невероятным.
- А что, в Бруклине нет почтовых ящиков?
- Думаю, я смог бы прислать тебе открытку Бруклинского моста, - заключил Саймон, затем глубоко вздохнул и решился. – Или я мог бы сам её доставить. В Институт, я имею в виду. Если ты захочешь. Когда-нибудь. Что-нибудь в этом роде.
- Когда-нибудь. Что-нибудь… - Изабель обдумывала его слова, заставив его мучиться неизвестностью на протяжении нескольких бесконечных, томительных секунд. Затем она так широко улыбнулась, что Саймон подумал, что сейчас самовоспламенится на полном серьёзе. – Думаю, это будет свидание.