«Мм, — сказал Эрик. — Ты, значит, жирный, и считаешь спорт скучным? И не хочешь принимать участие, потому что тебя будут дразнить, и ты придёшь последним, так? Мне в принципе на это наплевать. Я не смотрю свысока на тех, кто не блещет в спорте. У меня были друзья в старой школе, похожие на тебя. Тоже зубрилы. Я говорю это, просто чтобы мы знали, что каждый из нас собою представляет».
Пьер ответил быстро, возможно слишком быстро, просто чтобы отделаться. Да, это нормально, и он сам не имеет ничего против фанатиков спорта. После чего быстро поменял тему.
«Но почему ты приехал именно сюда? Выгнали из другого храма знаний, слишком глуп, чтобы успевать в обычной школе, или слишком богат и хорош для неё? Или родители работают за границей, как объясняют некоторые?»
Эрик колебался. Его ведь выгнали, что явно выглядело более чем уважительной причиной. Но стоило ему сказать об этом, понадобилось бы, вероятно, объяснить почему. А потом пришлось бы путаться и лгать, ибо сейчас он стал новым Эриком, начиная с новой смешной причёски. Он сказал, что дома получился скандал, и поменял тему разговора. Спросил о проблемах с учителями, часто ли они дерутся.
Пьер, судя по его виду, посчитал вопрос слишком смешным. И Эрик уже собирался пуститься в объяснения, что он не боится учителей, распускающих руки, и не поэтому спросил. Но сдержался. Это ведь прежний Эрик не боялся учителей. И тогда он решил выяснить, можно ли договориться о частных уроках по математике (Окунь ведь постоянно выгонял его со своих занятий). Пьер объяснил, что он сам мог бы помочь Эрику за полцены и с гарантией. То есть деньги назад, если бы не помогло. Отец Пьера разбогател на торговле, и это был его любимый трюк, по словам Пьера.
Когда они рассмеялись вместе, Эрик почувствовал себя счастливым.
Пьер взял его с собой в столовую и показал место в самом конце одного из двадцати длинных столов. За каждым рассаживались двадцать учеников. С одного конца — старший по столу и его заместитель. Подле них гимназисты в определённом порядке, на манер распределения мест при званых ужинах, где ближе к хозяевам полагалось находиться самым знатным или очень состоятельным, а подальше — менее знатным или состоятельным. Далее, по ходу стола сортировались примерно таким же образом ученики реальной школы, а новичку вообще полагалось последнее место на дальнем от «начальства» конце. Еду подавали также по рангу на больших нержавеющих тарелках официантки-финки. Трапеза начиналась и заканчивалась молитвой.
После ужина давались свободные два часа на занятия спортом и учёбу. Потом ученики реальной школы расходились по своим комнатам.
Пьер отсутствовал, когда Эрик вернулся в Кассиопею, лёг на кровать, прикрыв глаза и просто наслаждаясь свободой.
Но на следующий день предстояли важные соревнования. Ему требовалось хорошо выспаться, чтобы должным образом отдохнуть. Ведь ему мнились победы и в плавании, и в легкой атлетике, ибо известность, завоёванная таким образом, идеально подошла бы для новой жизни.
Но от радости и возбуждения пульс стучал в висках барабанной дробью и не давал заснуть. Он решил, что нехудо бы пойти в бассейн и проплыть его 25–30 раз в свободном темпе. Тогда, в меру умотавшись, он заснет как убитый и встретит новый день свежим, исполненным сил.
Когда он прибежал в бассейн с махровым полотенцем через плечо, там было почти пусто. Поверхность воды выглядела зелёной и спокойной. Вдалеке у вышки небольшая компания склонилась над тренировочным планом, который они горячо обсуждали.
«Привет, — сказал он, — можно поплавать немного?»
Они засмеялись.
«Поплавать немного, — передразнил его самый крупный из них. — Ты новенький здесь, так ведь?»
«Да-а, я приехал сегодня».
«Тебе не мешает узнать наши правила. По вечерам бассейн только для четырёхклассников, членов Совета и школьной команды. Так что вали отсюда!»
«Да, но я думал только…»
«Таким вот „новым-и-крутым“ нечего думать. Проваливай!»
Они повернулись спинами к нему, и он почувствовал, как в нем зреет и наливается гнев. Но ведь как раз этого он стремился не допустить любой ценой. Он колебался и все еще стоял на том же месте, пока его не «обнаружили» снова.
«Разве тебе не сказали, чтобы ты убирался?»
«Да, — ответил он. — Но я не собираюсь этого делать».
Наступила тишина. Тишина, наполненная злобой. Сейчас он бросил первый камень. И не годилось отступать.
«За сколько надо сделать 50 метров вольным стилем в школьной команде?» — спросил он (ничего другого, чтобы утихомирить страсти, в голову ему не пришло).