— Как вы это сделаете? — мгновенно заинтересовался Метеор. — Задним числом? После того как отдадите билеты?
— Сделаю, — проскрежетал Вчесняк, вытирая перчаткой пот с толстого затылка. — Моё дело, как, но сделаю.
Метеор нервно закурил сигарету. «И то правда, — быстро размышлял он, — его дело, как это сделать. Я беру билеты, и конец. Какой фарт! Меринос меня озолотит».
— Согласен, — сказал Метеор, — через полчаса к вам приедут за билетами мои люди, и вы получите на руки двадцать пять тысяч.
— Как! — затылок Вчесняка даже опух, глаза налились кровью.
— Двадцать пять тысяч за такую ловкость! За три четверти товара четвёртая часть монеты? Ищи себе дураков где-нибудь в другом месте! Не на такого напал.
— Пан Вчесняк, — Метеор холодно усмехнулся, — к чему такие разговоры? Если заплатить вам больше, вы дадите стрекача. Вижу это по вашим вороватым глазам. А я знаю таких типов, как вы. И что тогда? Провал? Останусь с билетами, которые будут объявлены недействительными, разоблачённый как аферист, а у вас в кармане — почти сто тысяч злотых, и вы едете разводить нутрий. Выращивать бобров, да? Что мне тогда — заявлять о вас в милицию? Подавать в суд? Я вообще советую вам не ссориться со мной, потому что это может повлиять на ваше здоровье. Хотите отдать оптом — хорошо, а нет — так нет. В субботу передаёте мне последнюю партию билетов и получаете остальные деньги наличными. На другие условия я не соглашусь.
Вчесняк уставился на Метеора немного вытаращенными, как у барана, глазами; цельность и ясность этих рассуждений его доконали.
— Ладно, — через минуту сказал он, — пришлите сейчас людей и передайте с ними все требования. Нужно ещё подумать, как им выдать такой пакет. Во всяком случае, пусть приезжают сейчас, пока в канцелярии ещё базар.
— Хорошо, — сказал Метеор. — Вот это я понимаю! Теперь вы говорите, как деловой человек. Я пришлю сейчас своих парней. Они поднимут у вас наверху такой шум, что можно будет вынести без разрешения и пианино, а не только пачечку билетов.
— Это здорово, — глуповато хихикнул Вчесняк и добавил тоном дружеского признания: — Пан Героевский! Я три года ждал такого удовольствия там, у них, — он сделал жест рукой в направлении дома Центрального Совета профсоюзов, — я состряпал себе автобиографию, изображал из себя товарища и всё время мечтал о таком удовольствии. И о больших деньгах. Сидел на торжественных собраниях, аплодировал, выкрикивал «Да здравствует!» и прочее. И всё время соображал, как выкрутить сто тысяч. Вот и настал момент. Теперь должно выгореть, правда?
Они расстались за Польским театром, и Метеор поспешил к «шкоде».
Филипп Меринос спокойно сидел за письменным столом, курил и глазами доброго хозяина смотрел на шелестевших бумагой Крушину и Анелю, между тем как Лёва Зильберштейн энергично выстукивал на пишущей машинке тексты требований.
— Вам хватит бланков? — спросил Меринос Крушину, напевавшего песенку «Солнышко ясное поздно взошло…»
— Должно хватить, — сказал Крушина. — Если нет, заскочу к тому печатнику, что на Панской. Он отпечатает ещё несколько штук левых.
Тут без стука открылась дверь, и на пороге появился Ежи Метеор в позе триумфатора. Все сразу же поняли, что он добился новых успехов и что судьба улыбается работящей группке людей: усиленная деятельность окупается, и наоборот: кто не работает, тот не ест.
— Всё в порядке! — с энтузиазмом доложил Метеор. — Пан председатель! Десять тысяч билетиков на матч Польша — Венгрия можно забрать! За каждый из них наши агенты шутя смогут получить по сто злотых, если не больше!
— Ты гениальный комбинатор! — весело воскликнул Меринос.
Зильберштейн покачал головой:
— Что ты говоришь, Юрек!
Анеля откликнулась, с уважением глядя на Метеора:
— Ты смотри, такой остолоп, ломаного гроша за него не дашь, а так умеет уладить дело…
Крушина ничего не сказал, только вздохнул, как кузнечный мех, и по-дружески хлопнул Метеора по спине. Метеор даже согнулся и сдавленно закашлялся.
— Ах ты ж хам… — прохрипел он, не обижаясь, — твои шуточки…
— Этот Вчесняк — сколопендра, — проговорил Метеор, садясь на стол Мериноса и закуривая. — Хочет смотаться, дать дёру. Но это его дело, верно, пан председатель? Лишь бы нас не обжулил; я дам ему сегодня только двадцать пять кусков, а остальные — в субботу. Хорошо мы договорились?