— Анеля! — вошла Анеля.
— Сними фартук и занеси это письмо пани Шувар, в магазин, — приказал Меринос. — И не возвращай без ответа, слышишь?
— Хорошо, — сказала Анеля и вышла.
Филипп Меринос вынул из стеклянного шкафа бутылку коньяка, выпил одну за другой две рюмки, потом удобно уселся в кресле и закрыл глаза. Казалось, он устроил себе небольшую передышку, но это только казалось. Мозг Филиппа Мериноса ни на минуту не переставал работать, — тяжело, сосредоточенно, вынашивая страшные мысли о мести.
Олимпия Шувар подняла голову от заграничного журнала мод.
— Это я, — сказала она. — Слушаю вас.
Перед ней стояла широкоплечая полноватая женщина среднего роста, лет под сорок; её крупное лицо с грубыми чертами казалось сделанным из твёрдой юфти. Голубые глаза смотрели нахально и настороженно, губы были накрашены, щёки — густо нарумянены.
— Вы пани Шувар? — повторила Анеля, словно желая в этом убедиться.
— Да, это я, — усмехнулась Олимпия и встала. — Чем могу служить?
Анеля не сводила с неё глаз.
— Вы очень красивая женщина, — внезапно заявила посетительница. Потом открыла металлический замок чёрной потрёпанной сумки и вынула из неё письмо в белом конверте без адреса. — Это вам, — сказала Анеля, — от председателя Мериноса.
Олимпия помрачнела и взяла письмо. Секунду поколебавшись, распечатала его и прочла. Анеля не двигалась с места.
— Хорошо, — проговорила Олимпия, вкладывая листок снова в конверт, — благодарю.
— Нет, — дерзко и решительно заявила Анеля, — вы должны дать ответ.
Олимпия села и улыбнулась. Её васильковые глаза заблестели переменчивым блеском.
— Я отвечу, — заверила она, — не беспокойтесь, отвечу.
— Прошу пани, — подошла к ней поближе Анеля, — я хочу с вами поговорить.
На лице Олимпии появилось вежливое, но неприветливое выражение.
— Я слушаю, — сухо сказала она.
Анеля бесцеремонно подсунула к прилавку хорошенький стульчик, вытащила из сумки пачку сигарет и протянула Олимпии.
— Благодарю… — покачала та головой.
Анеля закурила.
— Что в этом письме? — спросила она медленно, но решительно.
Лицо Олимпии выразило удивление и недовольство.
— Только без этих ужимок, — нагло предупреди Анеля. — Отвечайте.
Странная смесь чувств охватила Олимпию: раздражение, самолюбие и, наконец, удивительная, непонятная ей самой непосредственность; она ведь принадлежала к женщинам, которые при любых обстоятельствах отдают себе отчёт в своих поступках и заставляют себя уважать.
— Председатель Меринос хочет со мной увидеться, — тихо, с неожиданной покладистостью сказала Олимпия, — просит согласиться на встречу с ним.
— Советую вам дать согласие, — холодно произнёсла Анеля. — Зачем вы дразните его? — добавила она упрёком.
— Кого я дразню? — удивлённо спросила Олимпия. Внезапно она почувствовала, что краснеет.
— Пана Мериноса, — продолжала Анеля тоном, не допускающим возражений. — Не нужно мне ничего рассказывать! Я тоже женщина и всё в жизни повидала. Чего ты, баба, ищешь? — грубо выкрикнула она, наклоняясь к Олимпии, — зацапала мужичка — прямо в животе млеет, как на него глянешь: ну цветочек, картинка! Вот это мужчина! Другого такого нет в Варшаве. Рука у него твёрдая: если уж что возьмёт, то не упустит — его будет. Люди боятся, уважают, как графа, — чтоб я пропала, если говорю неправду! Нужно — может убить, нужно — приголубить. А вы, пани? — на бросила на Олимпию взгляд, в котором были неприязнь, насмешка и ещё что-то, чего Олимпия не успела разгадать и что её больше всего смущало.
— Прошу… — несмело начала Олимпия.
— Прошу! Прошу! — едко передразнила её Анеля, — я не учёная, простая женщина, но кое-что видел в жизни и знаю, кто чего стоит. Такому мужчине, как пан Меринос, я бы самое грязное тряпьё каждый день стирала да ещё бы пела и радовалась, когда он бы меня ногой выпихивал из дому за водкой. Ещё бы и несколько злотых для него по дороге заработала. Да знаете ли вы, — Анеля мощным, почти мужским кулаком стукнула по прилавку так, что подскочили красиво уложенные нейлоновые блузки, — что с тех пор, как вы между собой погрызлись, председатель даже ни на одну девку не глянул? Ни на одну, слышите? И пальцем не тронул, не существовал для него этот товар, хотя стоило ему только кивнуть, и он бы имел десятки лучших красавиц в Варшаве. А он только вас… только о вас всё время. Но Меринос твёрдый человек, с гонором; вы скорее бы в землю вросли, чем он прибежал бы к вам просить прощения. Я вижу, — горячо прошептала Анеля, — я всё знаю и вижу, потому что…