— Отпустите меня, отпустите, сволочи! — кричал Эшли, катаясь по полу, ломая посуду и мебель. — Отпустите! Пустите меня!
Но в ответ слышался жуткий издевательский хохот. Смеялась рука или то, что вселялось в Эшли.
— Пустите!
Рука хватала все, что попадалось ей в пальцы и наносила Эшли удары. Она рвала на нем одежду, раздирала в кровь шею, грудь, лицо. Парень метался, как безумный. И действительно, если бы кто-нибудь в этот момент увидел качающегося по полу, корчащегося в конвульсиях, в попытках освободиться от руки Эшли, он бы понял, что этот человек сумасшедший, что разум покинул его.
Наконец, Эшли так сильно ударился затылком об угол тяжелого кухонного комода, что потерял сознание. Он рухнул в осколки посуды, на пол, и замер без движения. Но через мгновение правая рука ожила, пальцы начали сгибаться. Они цеплялись за толстые дубовые доски и тянули тело. Правая рука знала, куда она тянет Эшли, к чему она стремится.
В двух метрах от стола лежал, сверкающий сталью, никелированный секач. Рука ринулась к нему. Надеясь, что пока Эшли находится без памяти, она сможет сделать свое жуткое дело.
Хрустели осколки посуды. Тело Эшли судорожно подтягивалось к остро отточенному секачу.
Но сознание все же вернулось к Эшли. Он с ужасом смотрел, как сжимается его правая рука, как пальцы все ближе и ближе подбираются к секачу. Он, напрягши все силы, выхватил из кармана нож и вонзил его прямо в свою правую руку, пригвоздив ее к полу. Раздался страшный крик боли. Он звучал непонятно откуда: с потолка, со стен, из-под пола. Вслед за криком раздался хохот.
— Так вы еще смеяться будете надо мной, гады! Я вам сейчас покажу!
Эшли дотянулся до бензопилы и дернул зубами пусковой трос. Взревел мотор, и едкий бензиновый дым стал наполнять кухню. Бешено вращалась цепь, сверкая остро отточенными зубьями.
Эшли, зажмурив глаза и сжав губы, от предчувствия дикой боли, все ближе и ближе подводил полотно пилы к своей правой руке, все не решаясь ее отпилить.
Он вдруг почувствовал, как рука начала вырываться, начала вытаскивать из пола глубоко вбитый нож. Тогда, уже не колеблясь, Эшли опустил полотно пилы себе на запястье. Полетели в стороны рваные клочья мяса, искрошенная кость. Кровь брызнула в лицо Эшли. Он дико закричал и почувствовал, что освободился от правой руки.
Под жуткие плач и стенания, разносившиеся со всех сторон, время от времени перемежаемые тихим хохотом, Эшли, держась левой рукой за стену и прижимая к себе кровоточащий обрубок правой, добрался до стеллажа. Там он схватил широкую катушку клейкой изоляционной ленты, и, обмотав обрубок клеенкой, обкрутил его лентой.
Боль все не унималась, кровь сочилась из-под клеенки. Эшли все мотал и мотал ленту на руку, сдавливая себе вены. Наконец, кровотечение унялось. Парень оборвал ленту зубами и отбросил катушку в сторону.
Лишь где-то сверху доносилось хихиканье. Эшли потянулся к ружью, переломил ствол и загнал туда два патрона. Орудовать одной рукой было очень неудобно.
Но вскоре Эшли приноровился. Он положил ствол на обрубок и принялся стрелять в рожи зловещих мертвецов, которые появлялись в проемах выбитых окон.
— Еще немного, — глядя на дорогу, сказала Эми. — Вот за этим поворотом мост, а там прямиком по можжевеловой аллее, и мы будем у дома.
Доктор Кинг уверенно вел машину. И вдруг за поворотом он увидел, что дорогу перегораживает другая машина с включенными сигнальными лампами. Доктор Кинг притормозил. Они вместе с Эми вышли из машины.
У обшарпанного добитого грузовика стояли и смотрели на разрушенный мост мужчина и женщина.
Эми сразу узнала по грузной оплывшей фигуре хозяина охотничьего домика Майкла. Но тот не узнал девушку.
— Простите, пожалуйста, ведь эта дорога к охотничьему домику? — поинтересовалась Эми.
— Да, эта дорога ведет прямо туда, но вы по ней не сможете ехать, — виновато мигая маслянистыми глазами, ответил Майкл и вытер грязноватые руки о свой живот. — Вы что, ослепли. Не видите, мост развалился полностью? Разве что на крыльях можно перелететь через этот проклятый каньон, — Майкл сплюнул на землю и растер слюну.
— Послушайте, но ведь должна быть другая дорога? Где-то здесь есть тропа. Отец мне о ней говорил, — спросила Эми.
— Нет здесь никакой ни тропинки, ни дороги, — послышался из темноты женский голос.