— Ну что ты мелешь? — простонал Глебов и, помолчав минуту, добавил: — Я тебя предупредил. Многое знаю, многое записано. Передай Дамиру… Так дела не делаются. — Не прощаясь, он дал отбой.
— Да у Жанны сидит твоя внучка. В подполье, факт, — сказала Наташа в молчащую трубку. — Спорим?
Она наконец вышла из дома и царственным жестом распахнула дверцу.
— Козел, я же дама, чего не помог? — Она грузно плюхнулась на потертое сиденье и скомандовала: — Во двор…
— Куда? — виновато уточнил водитель, уже привыкший ничему не удивляться. Названия ресторанов в городе свидетельствовали о том, что их хозяева скурили букварь в третьем классе, а потому в головах застряли простые слова: рама, мыло, шуба, двор…
— Трахать верблюда. — Ударив животное на последнем слоге, Наташа милостиво улыбнулась и назвала адрес. «У Жанки она. И у меня часок до Руслана есть…» — Тут останови и подожди. Сколько надо. — Наталья Ивановна порылась в сумке и бросила на колени водителю свою визитную карточку. Дамир не разрешал ей расплачиваться подобным образом, но в качестве залога — почему бы и нет?
— Открывай, я знаю, что ты здесь. — Отчаявшись дозвониться, Наташа начала колотить в дверь ногами. И свободной от кнопки рукой. — Открой, паршивка, хуже будет.
Шорох за соседней дверью заставил ее немного утихомирить свой пыл.
— Что надо? Я тут по делу. Врач я, — сообщила она трусливо выглянувшим соседям и с жаром продолжила начатое. — Открывай, говорю, а то дверь выломаю. Все барахло твое вынесут. И мамкино тоже… Ну. Она поднажала на дверь плечом и неожиданно влетела в квартиру. Едва не упала, но, когда придерживалась за косяк, зацепилась колготками за гвоздь и отчаянно расстроилась. Надо было надевать брюки. Ничего. Наташа потерла спину и, стараясь не кряхтеть, как старая утка, окинула взором полутемный коридор.
— Есть кто?
Она знала, что есть. Двери не открываются сами по себе, особенно после скандала, затеянного на площадке. Замки не отпираются слабой рукой барабашки. Кроме того, домовые не дышат так нервно и прерывисто.
— Есть кто? — снова спросила она, обернувшись на шелест бумаги: по обоям ползло жирное домашнее насекомое, отвратительное в своем спокойствии. — Жанна, тебе надо вывести тараканов… Слышишь?
Наталья Ивановна переминалась с ноги на ногу, не решаясь двинуться в глубь квартиры, почему-то не решаясь. Вся смелость и азарт были бездарно растрачены на дешевые понты с соседями. А тут, внутри, стало вдруг по-настоящему страшно. Зачем она вообще сюда пришла?
— Я не одна, — пискнула Наталья и закашлялась. — Я не одна, — повторила она чуть громче. — Внизу такси ждет. И охрана…
Ей показалось, что в глубине комнаты мелькнула тень. Еще раз… И еще… Две тени, три… Пять. Да что такое? У страха глаза велики. Наташа сделала шаг назад. Потом два вперед. Ей вспомнилось, как Жанна подшучивала: «Шаг вперед, два назад — это летка-енка. Придумал товарищ Ленин. И это лучшее, что он придумал…»
— Да пошла ты. — Наташа решительно двинулась в направлении теней. — К черту ваши кукольные театры. Разберемся. О, а ты все-таки здесь…
На большой, но уже не модной арабской кровати, накрывшись одеялом до носа, лежала Лялечка и блестела цыганскими глазами.
— Дед с ума сходит, а ты с матерью в игрушки играешь. — Наталья была единственной из всех, кто всегда с завидным упорством и постоянством называл Жанну Лялиной мамой. — Вставай, я тебя отвезу. — Амитова дернула Лялю за руку, и этого рывка хватило, чтобы поставить девушку на ноги. — Ты смотри, — присвистнула Наташа, окидывая взглядом Лялечкин наряд, — короткая шелковая рубашечка вроде комбинашки едва прикрывала полноватые ягодицы. Голые, между прочим, а на ногах — ужас и позор! — чулочки с призывными довоенно-проститутскими резинками. — Вот это да, вот это номер. — Наташа сделала пару кругов вокруг молчащей Лялечки, потом подошла вплотную и схватила ее за подбородок. — Угу, и тут все ясно. Неосторожные засосы. Детка, ты в своем уме? Тебе не стыдно? Ах да, ты же у нас не в своем уме… А у всех дебилов — повышенное либидо… Может, и сестра твоя — дебилка. Семейное это у нас? — Наташа не отрываясь смотрела Лялечке в лицо. Она знала, что собаки и олигофрены этого не терпят. Но почему-то была уверена, что эта — рожи не отвернет. Ни за что.
— Тетя Наташа Лялю не любит, — буркнула девушка и шмыгнула носом.
— А за что тебя любить? За что? — Наташа непроизвольно сжала пальцы, и подбородок Лялечки оказался зажатым в тиски.
— Больно, — промычала она.