Значит, сжечь? Костер… Но с другой стороны, ведь это все могло бы пригодиться… Ах как могло бы. Жаль, что поздно. Кирилл поднял голову и обнаружил, что небо над ним стремительно светлеет. Через некоторое время народ начнет просыпаться и потянется на пробежки, с собаками — на прогулки.
— Привет. Не спится? — раздался почти знакомый голос из кустов.
— Что? — Кирилл подпрыгнул на месте. — Кто здесь? А?
Кирилл от неожиданности выпустил из рук то, что вынес из дома, и про себя выругался. Неприятный холодок тронул спину, сковал мышцы. Мамочки родные, маньяк, что ли? Ветки кустов жутковато подрагивали. Кто-то там ворочался. Ну надо же так влипнуть!
— Иди сюда и пакетик подбери, — позвал невидимый собеседник и протянул к пакету длинную розовую руку. — О, да тут интересно.
— Ах, ты еще и не маньяк, — возмутился Кирилл, мгновенно приходя в себя. — Ах, так ты просто подглядываешь. — Он ринулся в кусты и практически поймал за шкирку своего утреннего знакомца.
— Попрошу! Я при исполнении, между прочим.
— Кузя, опять ты? — Кирилл нехорошо прищурился и поплевал на кулаки. — Ну, все, мое терпение лопнуло. Сейчас сколько? Пять? Шесть? Значит, тебя избили хулиганы. Причем без свидетелей…
— Ты успокойся. — Петров-Водкин в принципе понимал глубокое душевное волнение Кирилла. Он кинулся собирать рассыпавшиеся из пакета бумаги. От кулака Кирилла он сумел увернуться. Ладно, пусть человек пар выпустит.
— Я тут по делу пробегал, — миролюбиво объяснил Петров-Водкин. — Знаешь, я подумал… Сейф, наверное, к себе заберу. Мы его откроем, а потом к делу приспособим. Твоего там ничего? Ну, кроме этого. — Кузьма Григорьевич протянул ему пакетик. Одним глазком он туда уже, конечно, глянул, профессионал ведь. Там лежали фотографии каких-то девиц, на оборотах были написаны странные цифры: 20–50-100 или 10–15–35. Кроме карточек, были в пакете еще списки, то ли зашифрованные, то ли каракулями выведенные. Но Петров-Водкин понял одно — все эти девицы как-то связаны с Кириллом. Может, это все его бывшие… Архив, что ли?
— От жены, что ли, спрятать хочешь? — усмехнулся он.
Лицо Кирилла покрылось пятнами.
— Ты поосторожнее, — попросил Петров-Водкин, снова увернувшись от удара. — Я действительно здесь по делу, и твои увлечения меня интересуют мало.
— Ты… — вспыхнул Кирилл. — Извини…
Что-то надо было говорить. К бабе собрался, что ли? Или сказать, что вышел на пробежку? А может, Дашка была права? Может, это он бродил по их квартире, попирая демократические свободы? Странный он какой-то, этот рыжий мент Кузя.
— Как живете? — спросил Петров-Водкин, располагаясь на бортике детской песочницы. — Что нового с тех пор? Давай-ка сядем, покурим. — Кузьма благостно улыбался.
Кирилл нервно подергивал скулами. Интересно, этот мент вообще-то себя в зеркале видел — шмотки свои, причесочку, шкары? Да на него же смотреть смешно. Придурок какой-то. Кирилл повертел головой. Господи, уже люди выходят… Все, сегодня не успею… Сорвалось.
— Я понимаю, что отрываю тебя от важных забот, но, видишь ли, мне пришло в голову: а не занимались ли вы с Афиной каким-то промыслом?.. — Петров прищурился.
Кирилл опустил глаза и задумался. Свалить все на покойницу? Но ведь потянется ниточка, многое всплывет… Тогда уж не менты будут «в гости к нам»…
— Например, чеканку не делали? — Петров-Водкин решил совершить отвлекающий маневр. Не бить прямо так сразу в лоб: «Где оружие, наркотики, деньги?» Потому что больно уж Афину красиво отправили. Тихо, мирно, чистенько, без всяких лишних выстрелов на улице.
Из детективов, которые они с Леночкой читали всю жизнь, Петров-Водкин знал, что самые запутанные мафиозные убийства — это как раз чистые и бесшумные. Те, что не привлекают внимания из-за своей обыденной простоты.
— Ну, чем вы с ней занимались? Пластиковые пакеты? Сигареты? Шурупы для винтовок? Зеркала для оптических прицелов? Дистиллированная вода для морфия?
— Кузя, я знал, что ты дурак, — процедил Кирилл и рванул на себя пакет. Петров держал его крепко. Они немного подергали его туда-сюда и сохранили статус-кво. Оба тяжело вздохнули.
— А спишь ты хорошо? Кошмары не мучают? — вдруг участливо поинтересовался Кузьма Григорьевич.
Кирилл молчал и ругал про себя на чем свет стоит и эту страну, и свою жизнь, и Дашу, и даже святую женщину — мать Кузьмы Григорьевича.
— И писем вам не пишут? — почти без надежды спросил Петров. — Никаких-никаких? А? — Он вытянул шею, пытаясь заглянуть в глаза Кириллу. Тот глядел на него с преувеличенным изумлением.