В имперском сознании современной России есть интересное противоречие. Инородцев идеологи империи терпеть не могут и жить с ними рядом не желают. Но при этом любое поползновение инородцев вовсе покинуть негостеприимных хозяев и отделиться пресекаются без обсуждений. Примирение этих двух взглядов совершается весьма простым образом, хотя ни один имперский идеолог в этом не признается. Инородцы должны знать свое место – то есть не покидать свою периферию и не соваться в метрополию, в то время как жители метрополии считают себя, основательно или нет, хозяевами и центра и периферии. Попадая в периферийные земли и сталкиваясь с враждой местных жителей к столичным сахибам, метрополиты часто возмущаются – "Да как они смеют, холопы!", но чаще поражаются – "Чего им не нравится?" С точки зрения жителя столицы, порядок, при котором есть высшая раса господ и низшие расы рабов, настолько естественен, что иное представление просто не уложится в его сознание.
Удержать земли периферии добром можно или деньгами, субсидируя колонии за счет метрополии и воспитывая местную элиту. Или насилием и обманом. Ресурсы и для того, и для другого рано или поздно заканчиваются. На этом, как показал Бенедикт Андерсон, сломались все колониальные империи. Воспитывая местную элиту на европейский лад, даже из белых колонистов, европейцы тем не менее не давали ей хода ни к власти в имперском центре, ни в других колониях этого же центра. И к туземным правителям всегда приставляли для присмотра белого вице-короля или второго секретаря обкома. И в результате имеем то, что имеем – восстание Боливара, отпадение Индии, парад суверенитетов. "Чего это они?" А разве непонятно, чего? Это мы, метрополиты, сами объяснили им, что они ДРУГИЕ. Что есть МЫ и ОНИ. Что тут – ИХ земля. Они всего лишь сделали то, что мы внушили им – забрали СВОЕ себе.
Итак, неизбежна судьба краев империи, но горька судьба самого имперского центра.
Империя не умеет обустраивать внутренние земли. Ей это просто не нужно. В сущности, вечная экспансия империи – это следствие не отваги, а трусости, стремление убежать от самого себя. Метрополиты могут утешать себя ощущением, что они – высшая раса, но именно они платят цену империи. Разоренная отчизна – вот эта плата, и цена эта неизбежна еще с дней Рима. "Дикие звери в Италии имеют логова и норы, куда они могут спрятаться, а люди, которые сражаются и умирают за Италию, не владеют в ней ничем, кроме воздуха и света. Лишенные крова, точно кочевники, бродят они повсюду с женами и детьми. Полководцы обманывают солдат, когда на полях сражений призывают их защищать от врагов могилы отцов и храмы: ведь у множества римлян нет ни отчего дома, ни гробниц предков,— они сражаются и умирают за чужую роскошь, чужое богатство. Их называют владыками мира, а они не имеют даже клочка земли". Не про нас ли эти слова Тиберия Гракха, жившего за сто лет до Цезаря?
Цвет империи – черный. Это цвет пепла, но не сожженных имперскими войсками вражеских домов, а домов ее собственных солдат. Это цвет трухи, цвет гнили, цвет распада. Гарь пепелищ, разруха, пустота и мерзость запустения на месте святом.
Солдаты Черной Империи думают, что падение Черной Империи – это горе. На самом деле это горе для Черного Императора. Для его солдат это счастье, потому что они могут наконец вернуться домой и начать думать не о величии, от которого им достаются лишь лишения, а о том, как жить на своей земле.
Когда летишь на самолете над Европой, границу Российской империи увидеть совсем несложно: полностью возделанная земля и окультуренная вдруг резко сменяется совсем другим ландшафтом – леса, равнины, и только клочки распаханной земли с редкими дорогами. В 18 веке шведский король Карл XII Виттельсбах награждал своих подданных за доблесть в войнах далеко за пределами Швеции; в 19 веке Оскар Бернадотт награждал подданных за каждые десять тысяч валунов, убранные с их участков, чтоб освободить землю для возделывания.