— Вы артист? — спросила она. — А переводы у нас к вечеру поступают. Загляните. Я вас где видеть могла? В кино?
— Во сне, — сказала ее напарница, тоже туркменка, сидевшая на букве «И». Это была постарше девица, уже и морщинки разочарованья улеглись у губ.
— Ай, Джамал, зачем так говоришь?! — обиделась и возмутилась девчушка, будто подруга выдала ее сокровенную тайну. И дальше заговорила по-туркменски, быстро нанизывая слова, колкие, резкие, как маленькие камушки, летящие с крутой горы. И подруга стала отвечать на туркменском: два камнепада слились и вызвенились, напомнив, что за этими стенами из стекла и бетона близко стоят горы, что где-то рядом грозная лежит пустыня, что в небе яростное повисло солнце, что он, Знаменский, очутился сейчас в стране Туркмении.
Прислушиваясь к этому быстрому, колкому говору, к непонятным, неуступчивым словам, Знаменский медленно шел через зал к Нине, по пути читая телеграммы. Первая, что побольше, была от матери. Она беспокоилась, как сын долетел, как его приняли, она умоляла, чтобы он писал, берег себя, берег себя. Дважды были отпечатаны в телеграмме эти два слова: «Береги себя, береги себя». А дальше следовали в тексте еще два слова, которые наверняка телеграфистка советовала убрать, но отправительница настояла на них. После дважды «Береги себя» телеграфный аппарат отстукал: «Восклицательный знак», и в этом, в настойчивости этой, в восклицательном настойчивом знаке был весь ее характер, его матери, ее жизненный напор, отданный ему, ему, только ему, ее единственному сыну, ее надежде и гордости. А вторая телеграмма, от жены, была, напротив, предельно лаконична: «Как ты там» — и все. И никакого, конечно, пропечатанного двумя словами вопросительного знака, который был и не нужен, конечно же, он вытекал из текста. Но и никакой подписи. А вот подпись бы тут пригодилась. Ну хоть это самое наипростейшее, естественное: «Твоя Лена». Не было «твоей Лены», анонимен был вопрос про то, как он там. Чья телеграмма, от кого? А кто его знает! Он-то знал, что от Лены, но она не подписалась. Стыдится? Таится?
Он подошел к Нине, которая, с покорностью женщин востока, ждала его, тая лицо под широкими полями шляпы.
— От Лены? — спросила она.
— От мамы и от Лены. — Он показал Нине телеграмму жены. — Смотри, даже не подписалась. Как думаешь, почему?
— Деловая… Зачем лишнее слово?‥ — Нина не знала, что ответить, прятала глаза под широкими полями шляпы.
— Вообще-то, даже два тут полагаются слова: во-первых, «твоя», во-вторых, «Лена». Вот такие вот, Ниночка, мои дела, если правду сказать.
— Я думаю, ты не прав, ты усложняешь.
— А ты говоришь не то, что думаешь, ты утешаешь. Ладно, подожди еще минуточку, я отвечу ей. — Он шагнул было назад в зал, Нина попыталась удержать его:
— Не сейчас, Ростик. Поостынь чуть-чуть.
— Негде тут остывать. Я мигом.
Знаменский отыскал глазами окошко, где принимались телеграммы, быстро подошел к нему, радуясь, что нет очереди, быстро заполнил бланк. После адреса написал всего три слова, сами написались, из-под руки выскользнули: «Сорок три градуса». И все. И никакой, разумеется, подписи.
— А подпись? — спросила женщина в окошке, русская, немолодая, усталоглазая, с потекшими, сомлевшими от жары плечами.
— Все!
— Впрочем, понять можно, — сказала женщина, чуть пробуждаясь, умно всматриваясь в нарядного этого, пригожего и удрученного чем-то мужчину. Углядела она и его спутницу у дверей. Ох-ох-ох, молодые люди… Вам ли печалиться?‥
На улице, когда из сквознячков кондиционерных снова погрузились в плотный зной, Знаменский сказал Нине, погордился своей находчивостью:
— Отстукал ей всего три слова: сорок три градуса. Что и соответствует действительности.
— А как подписался?
— Никак.
— Вот спадет жара, и ты тащи ее сюда, — сказала Нина. — Ух, погуляем! Тут замечательно осенью. Закатимся куда-нибудь. Тут такие места, такие селения в горах… Вы как уговорились, когда ее ждать?
— Никогда, наверное. Разве что на денек-другой. У нее очень плотный график, знаешь ли. Своя карьера. Свои друзья. Как ей вырваться?
— Я бы вырвалась, — сказала Нина, отвернувшись от него, на что-то там заглядевшись. — Смотри, караван верблюдов прибыл в город! Какие важные! Какие прямо царственные! А я бы вырвалась… Пойдем к нам обедать? Или хочешь, пойдем, я покажу тебе наши базары. Вот этот, крытый, называется по старинке «русским», а есть еще «текинский базар», он интереснее, а по воскресеньям есть у нас толкучка. Ты напиши Лене, там можно приобрести старинные украшения из серебра. Редко, но попадаются действительно старинные вещи. Ты напиши, примани женщину. Ты ведь знаешь нас, женщин? А у тебя разве не было своих друзей? Мне рассказывали… Москва гудеть начинала, когда ты в нее возвращался из очередной заграницы. Я, представь, интересовалась, как ты там, Ростик Знаменский, живешь-поживаешь.