— Семья на озерах, на юге? — спросил он у другого бизнесмена, которого звали Раймо, рассчитывая, что тот подтвердит его догадку.
— Он расстался с семьей, — шепнул в ответ Раймо, а бородач сделал таинственное лицо, давая понять, что все тут непросто, совсем непросто.
Итак, его первая же догадка подтвердилась. Арво жил один, он был одинок, а одиночество чудит с человеком.
Возобновилось застолье, но настороженность, возникшая там, в коричневой комнате отеля, сидела рядом с ними и, как некая хмуроликая дама, закинув ногу на ногу, пронзительно поглядывая, покуривая, пускала им дым в лицо.
Было решено затопить сауну. Мигом сбегал Арво за коротенькими аккуратными березовыми полешками, ловко стал растапливать печь. Сауна в доме помещалась в подвале, но это был прекрасно оборудованный подвал, с комнатой для отдыха, обшитой сосновыми, сучковатыми и смолянистыми досками, жившими еще лесным духом. А сауна, тоже забранная в молодое дерево, набирала тут жар не с помощью электричества, а от печки, в которой мигом занялись, затрещали березовые чурки. Вскоре эта печка накалилась, привыкшая к каждодневной своей горячей работе. И выплеснут был первый ковш на плоский верх, первый легкий парок коснулся голов, это была и сауна и русская парилка, здесь было все просто и понятно, хороша была сауна у Арво. Но и здесь, где бы в самый раз пожить в бездумье, позволить себе расслабиться, доверившись легкому березовому жару, но и здесь настороженность не оставила их.
Казалось, сидит эта дама, накинув белую как саван простыню себе на плечи и бедра, сидит на нижней ступеньке и пытливо, скептически поглядывает на них — голых и смущенных.
Из-за двери раздался голос старухи уборщицы, она звала Арво, сообщала, что кто-то к нему приехал.
Арво сорвался с самого верха, в вихре пара вылетел из сауны, мелькнув нагишом мимо старухи.
— О, началось! — хмыкнул рыжебородый. — Стюардесса явилась!‥ — Он пояснил ему: — Это целая история… Война… мир… Вот прилетела…
Ах вот что?! Несчастливая любовь?! Чего только не творит с человеком несчастливая любовь…
Сауна прервалась. Они быстро оделись и поднялись в гостиную. Там, посреди гостиной, стояла молодая женщина в голубом жакетике, с синей шапочкой, короной приколотой к закрученной пепельной косе. Она, казалось, никак не могла понять, зачем здесь очутилась. У нее было выточенно-красивое и очень невеселое лицо, отрешенное. Арво стоял у стены, прижавшись к ней спиной, застывший, смятенный, на себя непохожий. Он был всего лишь в банной простыне. Но был он не смешон в этом наряде, босой, с мокрыми волосами. Он показался гладиатором, только что пораженным мечом. Ах вот что?! Вот как тут у него, у этого хваткого бизнесмена, жизнь оборачивается?!
Гости были забыты, эти двое их не замечали, и гости покинули этот дом, тихонько ступая, будто уходили от больных.
— Финны любят трагически, — пояснил ему Реймо, а рыжебородый закивал, похмыкивая. Он предложил:
— Я отвезу вас в гостиницу. Вы где, в «Президенте» все еще? Квартиру еще не сняли?
— Нет, все еще в «Президенте».
Покатили. Минут через пять подкатили к «Президенту», новенькому, из стекла и металла отелю. Можно бы было и распрощаться. Но рыжебородый увязался за ним. Обойный бизнесмен отвязался, распростился, а этот, профсоюзный деятель из рабочих, толстый и веселый, чуть что и принимающийся хохотать, никак не хотел его покинуть, звал еще выпить, еще добавить.
Ну, в каком-то баре выпили, добавили. Еще куда-то переместились, здесь, в этом отеле, полно было баров, больших и маленьких, — еще добавили. Почему-то очутились на этаже, где громадный висел портрет президента Кекконена, который был написан Ильей Глазуновым, и рыжебородый, похохатывая, рассказал историю этого портрета и почему он здесь очутился. Президент Кекконен ни слова не сказал, понравился ли ему портрет или нет, он только велел подарить его отелю «Президент». Он пошутил очень по-фински, он сказал: «Этот президент должен пребывать в отеле „Президент“».
— О, наш Урхо очень умный человек! — похохатывая, сказал рыжебородый. Добавим?! Мы должны выпить за его здоровье! Ты прав, ты совершенно прав, нам незачем было вести тебя в ту комнату! Я был против! Но вот за Урхо Калева Кекконена мы должны выпить!
И он повел его, затаскивая в лифт, в стальную просторную кабину со стальными могучими дверями, смыкавшимися тяжело и непреклонно.