Если бы только не мучил голод!
Очередная Змеиная Дева была во многом похожа на прежних, но в одном всё ещё упорствовала. Она не ела детей, не нападала.
Голод мучил её, тьма выбрасывала её каждую ночь так близко к детским душам, но она упорствовала. Бессонница жгла, но очередная Змеиная Дева не поддавалась. В желудке скребло, рот то пересыхал, то наполнялся слюной, язык предательски ощупывал острые зубы, а разум рисовал ужасные и в то же время сладкие картины – в них была кровь, сладкая, тёплая кровь, и плоть – нежная, нетронутая жизнью, и насыщение.
Ей казалось, что она чувствует вкус, и она понимала, что ей совсем ничего не надо делать, чтобы успокоить тянущую в желудке пустоту. Но она не поддавалась.
Змеиные Девы забывали о том, что когда-то были людьми и поддавались голоду и безумию. Они не пытались постичь причины своего наказания, не пытались бороться, а эта, очередная, хоть и не помнила также ничего, почему-то не могла перестать сопротивляться.
Ей почему-то представлялось, что она сможет выдержать, и то, к чему призывает её сознание и желудок – недопустимо. И она держалась, сама не зная зачем.
Снова и снова клубилась тьма, опять издевалась и выкидывала так близко к чьей-то жизни, словно угодливо тарелку наполняло.
–Нет, – шипела очередная Змеиная Дева, запрещая себе думать об этом. Она бы умерла с большим удовольствием, но что-то, висевшее во тьме огромным пауком, глядевшее на неё безотрывно, не давало ей смерти.
Оно испытывало, выбрасывало очередную Змеиную Деву близко к домам Анит, Марий, Мэри-Эн, Джеков, Линд, Джонов, Робертов и тьма знает кого ещё. Испытывало устойчивость очередной Змеиной Девы, пытало, но Змеиная Дева не понимала за что.
–Знать бы! Только бы знать! – в часы бессонницы она металась по земле, пласталась по ней не по-змеиному и не по-людски, а как-то особенно гадливо и мерзко.
Ей никто не отвечал. Никому из Змеиный Дев никто, наверное, не отвечал. Если и была первая, та самая Ламия, то она только и знала в чём её грех. А в чём грех других? Они и не помнили. Только ходили и ползли безумными тенями по миру, жрали плоть, пили кровь, вынимали глаза, чтобы прятаться от света и существовали во тьме.
–Ответь мне, ответь…– и очередная Змеиная Дева, в которой почему-то было ещё сопротивление, кусала себя за запястье, своими же зубами, назначенными для жертв, ранила себя. Капала на землю чёрная тяжёлая кровь, оскверняла землю, губила травы и цветы, прорывала с шипением воронки в земле.
На короткое мгновение успокаивался желудок. Кровь нужна была ему, нужна была той пустоте, что этот желудок и захватила, а потом снова накатывал голод, злее прежнего и злилась пустота в желудке за обман, и тьма клубилась, и снова тащила очередную несчастную к очередной жертве, предлагала новое блюдо.
И в эту ночь очередная Змеиная Дева захотела уже слиться со своими предшественницами, захотела поддаться, проскользнула к отмеченной жертве, и хотела уже исполнить своё безумие, не надеясь ни на что, но девочка вдруг открыла глаза и тонко пискнула, не закричала даже, а так, пискнула, словно котёнок, и подобралась на подушках, отшатываясь от страшной бледной женщины, возникшей в темноте её спальни.
Ещё недавно всё было тут так знакомо и так привычно – кровать, стол, тумбочка, шкаф. И она ложилась спать в обнимку с мишкой, но что-то разбудило её и заставило взглянуть в ночь. и в ночи явилась эта фигура, стоявшая аккурат у её изголовья.
Это был момент, когда очередная Змеиная Дева поняла, что не сможет слиться с предшественницами. Детский взгляд, испуг и этот писк – всё подняло в ней самой испуг и отвращение к себе, к своей оголодавшей, отвергнутой богом натуре.
–Не бойся, дитя, не бойся…– прошелестела Змеиная Дева, отгоняя из своего сознания соблазнительный образ нежного сырого мяса и тёплой, даже горячей ещё крови. Ведь пить кров и есть можно по-разному, можно делать это осторожно, чтобы продлить тепло и жизнь, чтобы сохрани вкус. Змеиная Дева и не знала что так можно, но тьма услужливо шептала ей, что покажет как это сделать, как продлить агонию плоти, как сохранить её мягкость.
–Начни, только начни…– шептала паукообразная тьма или какая-то тварь, что хоронилась в ней. – ты на это обречена, не сегодня, так завтра, не завтра, так через год. Не мучай себя голодом, вкуси этой плоти. Что она сделает тебе, эта человечинка?