–Она назвала тебе своё имя…– что-то шелестит из паукообразной тьмы, – она тебе доверяет. Она спрашивала о тебе за завтраком, придёшь ты или нет? сказала, что ты хорошая.
Во тьме нет эмоций, но это страшное, бестелесное, издевается, ухмыляется и Змеиная Дева чует это, даже не глядя в страшную тьму.
–Выпей её кровь, укуси её нежную шейку, видишь? Она спит, она не почувствует боли…
Голос звучит сладко, голос пьянит, уводит, путает сознание. Змеиная Дева, ещё вчера начавшая своё отступление, снова на распутье. Она не успевает заметить, как снова переместилась в изголовье кровати, как склонила голову, не по-людски склонила, слишком неестественно, как рот пересох от желания сделать глоток крови.
Сколько она сопротивляется? Сколько она мучается и никто не может оценить эту жертву. Её наказали – это очевидно, но что это за наказание, если она не знает ни имени судьи, ни своего преступления, ни самой себя?
–Не проще ли сдаться? – уговаривает что-то из темноты. А может быть ей всё чудится, она просто хочет, чтобы её уговорили.
Анита шевелится. Её сон глубокий и чистый, она спит крепко и не знает о том, что над нею висит тень древнего чудовища.
–Она спит, так крепко спит, – уговаривает страшный голос, – она ничего даже не узнает. Тебе понравится твоя сила, используй её.
Она пытается сопротивляться, она помнит, что то, что предлагает ей голос, это страшно, мерзко и недопустимо, но не может устоять. Всё-таки не может, вернее – не хочет. Она не видит больше смысла в муках, в голоде, в бессоннице, её искусанное, изуродованное ею же самой запястье, ноет.
–Хватит голода? – тьма довольна.
Змеиная Дева не отвечает. Она шумно выдыхает и Анита понемногу вроде бы начинает просыпаться, ворочается…
–Сейчас или никогда!
Сейчас! Змеиная Дева сдаётся на власть тьме и совершает первый в своей жизни бросок. Отвратительный, мощный, убийственный. Что-то внутри успевает ещё ужаснутся, но рот уже наполняется кровью и та, не успевая даже напоить её, просто впитывается в плоть тёмной твари, что не может спать, не вынув своих глаз.
***
Утро встречает Змеиную Деву рассветной болезнью. Рот перемазан кровью, жалкие останки одежды тоже. Встать нельзя – только хвост, и его уже не сменить.
Её беспощадно тошнит и она не может справиться с этой тошнотой, она подчиняется ей, в который раз уступает своему желудку.
В глазах щиплет. Слишком ярко после блаженной пустоты ночи, слишком страшно смотреть на свет. Она ещё недавно была в таком блаженстве, в эйфории, когда убиралась из дома Аниты, остывшей в её змеиных кольцах, а теперь…
Её затошнило сразу же, как пришёл рассвет. Сложило пополам, перемотав все змеиные кольца в причудливую восьмёрку, перемутило, отнимая всё.
–Да за что же…– в перерывах между тошнотой Змеиная Дева может ещё воззвать непонятно к какой силе. Вроде бы всё сделано, поддалась она желаниям, и что же? опять не так?!
–За что же?
Она так долго сопротивлялась, а теперь опять не так, опять страдание, только на этот раз ей кажется (хоть и с облегчением), что она умрёт.
–Да ответь ты! – она рыдает, задыхается от тошноты, от спазмов желудка, от боли, что прошивает её такое длинное и такое сильное, и однозначно чужое тело.
–Зачем? – голос, что в ночи имел паукообразную форму и скрывался во тьме, в сером болезненном свете дня имеет образ хищной птицы. Гордой, неподвластной всяким слабостям, мощной, беспощадной.
–За что я наказана? – спрашивает Змеиная Дева, тошнота сменяется отчаянием.
–Не за что, а для чего, – голос отзывается с неожиданной податливостью.
У неё обмирает пустота, вплавленная в её плоть вместо сердца. Неужели сейчас она услышит великий смысл всех своих страданий? Неужели сейчас узнает всю правду? Неужели…
–И для чего?
Ей кажется, что сейчас она всё простит. Всё простит тьме, голоду. Ведь должно же быть что-то, объясняющее, милосердное, посланное высшей волей? Ради чего она терпела?..
–Для моего развлечения, – отвечает голос, и свет дня становится тусклее. – Признаться честно, мне в какой-то момент стало скучновато, но ты повеселила меня – ты долго сопротивлялась, и я подумывал, что пора отпустить тебя на свободу. Чуть пари не проиграл!