Под конец занятия, госпожа куратор вся светилась от удовольствия. Я рассказала ей о своих ощущениях.
— Что ты знаешь о медитациях?
— Ничего.
— Это самый простой способ для обычных людей и полулюдей достигнуть такого состояния, которое ты с легкостью испытываешь сейчас. Многим нужны часы, дни, а то и месяцы, чтобы получить такой эффект. Медитация — это интерпретация сильно упрощенного действа, совершаемого принцессой Священных в поиске утерянного портала. И основа его — полное погружение в себя. Теперь ты видишь, насколько ты необычная адептка? То, что для других непреодолимый путь, для тебя — минутная разминка.
Мне было приятно услышать похвалу от этой умудренной столетиями женщины. И все же, мне казалось, что все очень просто, что мне неоправданно делаются послабления и привилегии.
— А какое второе упражнение?
Я глазами поедала куратора. Та была довольна моей жаждой знаний. Озадачить меня следующим заданием она не успела — в дверь постучали.
— Зайдите! — строгий менторский голос и никакого намека на недавнюю веселость.
— Добрый вечер, госпожа профессор! Добрый вечер, Зира!
В дверях моей палаты стоял Тиноб Эрентор. Глаза Новели Рас вспыхнули и потухли. Профессор смотрела на адепта с трудно скрываемой печалью. И молчала.
— Зира, я принес тебе вещи на завтра. Все по списку.
— А, спасибо.
— Я, кажется, не вовремя, прошу прощения.
Наш с Сенти «личный охранник» был само воплощение воспитанности. Он быстро склонил голову в прощальном жесте и хотел удалиться. Профессор его опередила:
— Ну что Вы, юноша, мы уже закончили встречу с адепткой Чаргородской. Вам незачем исчезать так поспешно. Раз Вы пришли, значит, на то были причины или запланированные дела. А мне, пожалуй, пора.
Госпожа Рас поднялась. Попрощавшись с нами, она направилась к выходу. Я явственно ощутила, как тяжело ей находится в обществе Тиноба. А ему — в ее. Ее тоска сбивала с ног, топила в море печали. А он… Тинобу позавидовал бы айзберг. Парень был предельно отстраненным, но при малейшем приближении к его границам становился обжигающе холодным. Он продолжал смотреть на закрывшуюся дверь.
— Почему? Почему ты так к ней относишься?
— Она была близка с моим отцом. Я узнал это тогда, в первый день. Прочитал в ее глазах, когда она узнала кто я!
— Она любила его. Я знаю. Любила сильно. Он умер, и для нее жизнь закончена. Теперь она лишь ждет своего часа.
— Если бы любила, была бы с ним. И, возможно, он был бы до сих пор жив. Я ненавижу всех его любовниц, ненавижу. Ненавижу ту, которая меня бросила! Если бы я только знал, кто она!
Внезапно мы осознали, что общаемся молча, полностью слыша и понимая друг друга. Это стало откровением для обоих.
— Извини. Я предполагал, что у тебя есть такие возможности. Еще там, на поляне, в первый день. Хотел проверить, но в последний момент не решился. Ты стала оглядываться, и я отступил.
Я четко припомнила тот день и состояние, когда меня стало затягивать, словно в омут.
— Ага, — подтвердил Тиноб, и сейчас подглядывающий за моими мыслями.
— Ах ты ж! — я кинулась с кулаками, желая восстановить справедливость в связи с наглым вторжением в мои ментальные границы. А этот нахал поймал мои руки, скрутив меня и прижал к себе спиной, да еще и хохочет:
— Мелкая пигалица! — в его голосе слышались ребячество и теплота. — Ты лучше бы спасибо сказала!
— За что это? За то, что ты у меня в голове копаешься, а я об этом не слухом, ни духом!
Он резко отпустил мои руки и рывком повернул к себе:
— Я не копаюсь. Это был первый и последний раз, когда я попытался проникнуть в твои мысли.
— А сегодня? — я изображала воробья в военной ипостаси.
— Сегодня мы оказались на одной волне. И ты сама начала.
— И почему я должна тебя благодарить? — не отступала я.