Есть тута местечко рядом, как грится, кров давы Келлиган на перекрестке с дорогой на Гленнашау-глин. Вполне сойдет. А ну поживей! — прикрикнул он на лошадь, поторапливая ее вожжами. — Поспешим-ка мы к даве Келлиган.
Казалось, кобыла понимала его слова и разделяла желания, поскольку она припустила еще быстрее вниз, к боковой дороге, уводившей влево от нашего пути. Через несколько минут мы оказались на перекрестке и увидели впереди «кров давы Келлиган» — низкий выбеленный тростниковый дом-мазанку в глубокой лощине между высокими склонами к юго-западу от перекрестка. Наконец Энди притормозил, спрыгнул на землю и поспешил к двери.
У меня тута чудной джинтман, дава. Ты уж позаботься о нем! — крикнул он, и я выбрался из экипажа и прошел в дом.
Не успел я и дверь закрыть за собой, как Энди взялся распрягать лошадь, чтобы поставить ее в убогую покосившуюся конюшню позади дома, напротив высокого утеса.
Надвигающаяся буря собрала под скромным, но гостеприимным кровом вдовы Келлиган весьма причудливую компанию путников. В камине жарко горел торф, а вокруг стояло, сидело и лежало не менее дюжины человек, мужчин и женщин. Комната была велика, а очаг широк, так что все смогли найти удачное место. Потолок почернел от копоти, тут и там из него торчали пучки старой соломы и тростника, по углам бродили петухи и куры. Над огнем на проволочном крюке висел вместительный котелок, от которого исходил аппетитный аромат; в целом в комнате пахло жареной сельдью и виски-пуншем.
Когда я вошел, все встали и приветствовали меня, предложив теплое место у очага. Прием был настолько искренним, что я рассыпался в благодарностях. Вскоре в комнату через заднюю дверь ввалился Энди с неизменным своим «Бо-о-ох всем в помощь!». Я на мгновение смутился, но немедленно выяснилось, что он здесь всем хорошо знаком — в ответ раздался радостный хор возгласов. Он тоже устроился у огня, захватив с собой большую чашу пунша — мне дали такую же. Энди не стал попусту тратить время и отхлебнул щедрую порцию согревающего напитка. Я последовал его примеру — честно говоря, если он получил от пунша большее удовольствие, чем я, то это были просто счастливейшие мгновения его жизни. Настроение наше сразу улучшилось.
Ура, мы, глянь-ка, в самый раз подоспели! — заявил он. — Мамаша, селедка готова? Чую, запах-то самый смак, или чувства меня обманывают — или там картофаном пахнет! Вот везуха нам так везуха! Лучше селедки тока селедка с картофаном.
Что ты имеешь в виду? — поинтересовался я.
О, они тута селедку закладывают печься с картофаном, как в чехол, тута самый смак выходит! Уж мне-то верьте.
Стали собирать ужин. Большую корзину для картофеля вместимостью не менее двухсот фунтов перевернули вверх дном, с огня сняли горшок с печевом и водрузили на корзину. Внутри оказалась горячая, источавшая соблазнительный запах и пар картошка. Достали из шкафа крупную соль. Каждому из присутствующих дали по куску селедки на куске хлеба. Вот и вся трапеза.
Не было ни тарелок, ни ножей, ни ложек или вилок, обходились без церемоний, но не суетились, не жадничали — подхватывали руками горячую картошку, степенно, с видимым удовольствием откусывали от своей порции сельди. Редко доводилось мне участвовать в более сердечном и приятном застолье — да и простая еда показалась отменно вкусной. Идеально запеченная картошка, которую макали в соль, очистив край, сочная селедка.
Пока мы ели, прибыло еще несколько путников, застигнутых бурей; они уверяли, что просвета пока не видно. Впрочем, мы не нуждались в их подтверждении, так как завывание ветра и яростный стук дождя по крыше говорили сами за себя. После ужина корзину поставили на место, и мы все снова собрались у очага. Кое-кто извлек из сумок дудки — щедро льющийся пунш побуждал к веселью, разговор стал всеобщим. Конечно, как чужак, я привлек немало внимания со стороны местных жителей. Энди помогал разузнать то, что представлялось мне интересным, поясняя то и это, и мое желание прислушиваться к его словам явно поднимало авторитет возницы в глазах остальных. После пригоршни баек, анекдотов и шуток он заметил:
Господин вона спрашивал меня как раз перед бурей, почто Шлинанаэр так зовется. А я ему и говорю: ну, никто лучшее не расскажет, чем Джерри Сканлан или Бат Мойнахан, а тута, погляди, оба явились на огонек! Ну-ка, парни, давайте потешим джинтмана — чего вы там знаете из ваших сторий про гору, а?
Да со всем моим удовольствием, — отозвался Джерри Сканлан, высокий мужчина средних лет с узким, длинным, чисто выбритым лицом и насмешливыми глазами; его воротник был высоко поднят, так что казалось, что голова утопает в одежде. — Чего уж там, скажу вам, что когда слышал от других. Дело такое — есть тута ляйгенда или стория, чес-слово! Тута полно ляйгенд и сторий, слов на все не хватит! Мамаша Келлиган, давай плесни мне стаканчик, чтоб глотка не пересохла от слов — всухую не скажешь! А вот вы мне, сэр, скажите пока: как там члинам парлименту наливают, чтоб говорили лучшее?