Во времена ярчайшего расцвета храмы Кхаджурахо посещали девадаси: священные танцовщицы — фактически проститутки, куртизанки богов. Этих девушек выбирали за красоту лиц и фигур по всей Индии, хотя большей частью они происходили из Раджастана. Здесь они прилежно обучались искусству божественной любви, посвящались в таинства культа, и оказывались способны помочь брахмахари, послушникам–девственникам, достичь экстаза высочайшего совершенства. Вероятно, они были и натурщицами тех безвестных художников, ваявших лица и тела Парвати. Думая о девадаси, я не могу не вспомнить и другую горную вершину, вероятно, также уцелевшую в Потопе, куда Девственницы Солнца отправились после того, как Писарро покорил империю Куско. Это место — Мачу–Пикчу.
Прибыв в Кхаджурахо, я провел весь день, гуляя вокруг храмов и разглядывая статуи. Здесь изображены все проявления плотской любви. Каждая женщина пылает любовью: охваченная высочайшей страстью, она отдает саму себя, всё свое существо. Она стремится к любовнику, обнимая его голову руками, охватывает его бедрами, извиваясь и раскачиваясь. На ее лице — выражение совершенного экстаза: она дает любовнику мудрость и совершенствует его, а ее собственные тело и душа совершенно растворяются в акте дарения, или, может быть, в безымянном наслаждении. Другие женщины помогают центральной паре: это прислужницы, сопутствующие силы. Любовник–мужчина, овладевая своей божественной спутницей, включает и их в круг своего наслаждения, лаская их обеими руками. Весьма странно при этом, что лица прислужниц, поддерживающих женщину в ее акробатической позе, остаются непроницаемыми и безмятежными — они принимают участие в ритуале или сценическом действе. Хотя они получают ласки, а порой и сами ласкают себя, их лица не отражают ничего, кроме служения и преданности. Лицо же любовника–мужчины выражает вовсе не желание, а полную отрешенность. Он изображен будто спящим, лишь какая–то его часть сознательно участвует в действе: он поддерживает любовницу, давая ей защиту и бесконечную нежность. Он ценит ее жертву и боль, которую она переживает, чтобы он смог достичь своей цели; он ценит ее совершенные умения, предназначенные для его освобождения. Она становится абсолютно плотской, человечной, ради служения и материнства — превращаясь в само творение мира. Он же пребывает вовне ее, за пределами чего бы то ни было — на противоположном конце струны хребта; и он любит ее с бесконечной нежностью, любит, как самого себя. Мужчина–любовник одновременно и всеобъемлющ и окружен; недвижный и отстраненный, он обвивает любовницу руками и проникает в нее. Он включает ее в себя, но в то же время всегда оставляет ее снаружи, не позволяет им слиться.
Ужасное таинство, выраженное этими изображениями, кажется, отражает интуитивное сознание, или Коллективное бессознательное целого народа. Но сегодняшняя Индия уже не помнит его значения. Столь пострадавшие от рук мусульманских завоевателей и христианских миссионеров, эти статуи стали предметом стыда и для многих современных индийцев. И всё же, они — величайшая слава Индии. Потому что секс был священным; как и всё в Индии, он управлялся символами.
В Кхаджурахо можно увидеть весь мир, хотя здесь представлены только крайности. Когда Кришна сказал «Я есть страсть, размножающаяся похоть» — он утвердил первое творение. Отец в совокуплении с Женой породил Сына: мир. Этот союз, майтхуна, был сексуальным, но секс в здешнем иллюзорном мире — наиболее удален от божественного прообраза, это последнее отражение в череде зеркал. Статуи Кхаджурахо, воплотившие в камне тантрическую мысль, являют собой попытку вернуться к единству Самости и Эго. Здесь секс используется не для деторождения, но для разрушения творения и растворения Майи. Это запретная, бесплодная любовь, дьявольская и магическая; любовь без любви.
На храмах Кхаджурахо нет статуй детей, потому что результатом любви, изображенной здесь, будут не сыновья плоти, но сыновья смерти. Плодом этой любви будет цветок лотоса; ковчег, что позволит мужчине пройти над ужасными водами смерти.