Я сперва не понимал… Чего греха таить, вы правы, я чувствовал себя дикарем. Я и есть дикарь, если считать дикостью нормальные мужские устремления моего времени…
— Стасов, он проповедует тендерный шовинизм!..
— Апологетика тестостерона…
— …Приправленный детской схоластикой!..
— Подобный радикализм проходит в Психо на левеле «А»…
— Перед нами живой продукт фазы регресса…
Нарастающий свист в ушах, Мудрые почти позабыли про меня и ругались между собой. Откуда-то издалека донесся слабый мелодичный сигнал, Ракушка информировала, что осталось пять минут погружения. Пять минут бессмысленного спора, и Снейка отбуксируют туда, где новыми оппонентами станут исключительно психиатры. Ракушка! Единственный функционирующий канал связи…
Не я один услышал сигнал. Мы переглянулись со Стасовым и, ручаюсь, подумали об одном. Аудитория затихла. Слово взял «грузинский князь»:
— Следует взглянуть на ситуацию трезво. Разработка и тестирование нового состава плазмы, в масштабах планеты, займет несколько лет, даже если начинать прямо сейчас.
— Если ООН примет резолюцию…
— …И сегодняшние эмбрионы войдут в пробой через четыре столетия, — добавила Марта. — Если до того хаос не поглотит общество.
— Но это уже не так страшно, коллега, — возразили сверху. — В дальнейшем замещенными окажутся лояльные граждане периода развитой демократии, а не порченые варвары…
— Неубедительно, — отрезал Изабель. — Пока Психо внедрит полноценные модели адаптации, надвинется волна периода Корейского конфликта, а затем Первой Восточной войны. Вы отдаете себе отчет, коллеги? Личности оттуда немногим адекватнее слабоумных наркоманов двадцатого столетия…
— Раз уж невозможно ничего изменить сегодня, — сказал я, — дайте мне шанс поправить будущее.
— О чем он говорит?
— Ты уже «поправил», малыш!
— Я догадываюсь, коллеги, о чем он говорит! — Голос Марты Грей. — Он призывает вернуть естественное деторождение.
— Не вернуть насильно, а разрешить! — уточнил я. — Дать оставшимся порченым альтернативу и снять с женщин-натуралок блокировку инстинкта материнства.
Мудрые спорили на пределе вежливости. Казалось, еще чуть-чуть, и кинутся в драку. Ракушка пискнула вторично.
Две минуты.
— Вонг, ты сам грешил гетеро, потому и способствуешь ему!..
— Это катастрофа, шквал мутаций…
— На самом деле вы опасаетесь совсем не этого, — сказал я. — Вы боитесь, что порченые быстро расплодятся. Так и будет, ничего не поделаешь. Но не обманывайте себя в другом: порченых детей начнут рожать и натуралки. Вы же намного умнее меня и уже поняли, что «барабан» вызвал не только пробой… Ваши прабабушки веками бились за равноправие и победили. Поздравляю! У вас меньше минуты, чтобы меня заразить и использовать последний канал связи с нэтом…
Им хватило четырех секунд.
— Совет проголосовал, — сказал Стасов. — Но на сей раз ты засунешь свою самостоятельность очень глубоко… Сколько человек тебя охраняют?
Taken: , 1
23. Светлое завтра
Встревоженное лицо Севажа, паника в глазах Смотрительницы. Теперь я увидел: Ракушкой управляла рослая сухопарая женщина. На шевроне комбинезона четыре полоски на фоне кровяной капли, четвертый дан биотехника, высшая ступень для практической профессии. Получившие пятый дан уходили в фундаментальную науку, науку, давно ведущую в никуда.
— Как вы себя чувствуете?
Съемная панель Ракушки поползла в сторону. Я скосил глаза. В изголовье датчики отражали параметры моего организма, люк в коридор был открыт, на молочной переборке колыхались тени охранников.
— Прекрасно чувствую. Мне ничего дурного не сделали, они растеряны.
Смотрительница переглянулась с банкиром. Я не знал, какую кнопку ей достаточно нажать, чтобы ребята из «Мангусты» ворвались со своей паутиной в комнату. Импровизировать приходилось на ходу:
— Но я разведал нечто крайне важное. Прежде чем меня заберут, я должен вам сказать. Хорошо, что мы не одни, месье…
— Я не уполномочена… — раздраженно начала Смотрительница.
Секунды ее раздумий мне хватило. Фиксаторы на конечностях уже отстегивались, борт Ракушки скользнул вниз. Не спуская ног на пол, я спружинил спиной, винтом вылетел наружу. Сдавив Севажу двумя пальцами горло, я дотянулся до виска Смотрительницы ступней. Свободной рукой обвил шею задыхающегося банкира, и пока он, качаясь и выпучивая глаза, держал мой вес, я зажал падающую даму лодыжками. Ноль звуков. Опустил ее на коврик. Заломив Севажу пальчик, подтянул его к дверному проему. Вместе мы выглянули в коридор. Ближайший боец стоял метрах в пяти, лицом к нам, еще двое — у него за спиной.
— Позови его, только спокойно, иначе выдавлю тебе глаза! Скажи, что я без сознания, чтобы помогли меня вытащить.
Напомаженную гору мяса трясло. Севаж был чертовски тяжел, весил, наверное, в полтора раза больше меня. Всю свою жизнь банкир провел в роскоши, не представлял, что такое боль. Он прохрипел пару слов по-французски. Не дожидаясь гостей, я перекрыл бедняге кислород и с натугой забросил его тушу на освободившееся место в Ракушке.