Теперь-то она понимала, что не доживет.
Итак, двенадцать ночей. Кира помнила, как навестила склад, — скорее из искреннего интереса, чем по какой-то явной надобности, и, разумеется, не догадываясь, что делает это в последний раз. Там молодой хозяйке показали только что привезенные ткани: дамаст из-за Срединного моря, с блистающим золотистым узором в виде цветов и ползучих гадов на матовом черном фоне; темно-синий шелк из невообразимых восточных далей; нежный зеленый бархат. Казимир принес письма от постоянных покупателей из Фынтыны и Дробеты, которые желали сделать новые заказы, а Томаш отправился на поиски знакомого умельца, чтобы тот починил сломанную повозку. Все это были совершенно заурядные хлопоты. Приближалась осенняя ярмарка в Думбравице, и разговоры шли только о ней. Потом наступил вечер.
Кира легла спать, но сон ускользал. Чем старательнее она пыталась погрузиться в мир ночных грез, тем явственнее эти самые грезы отдалялись. Девушка лежала с закрытыми глазами в своей мягкой и теплой постели, слушала, как шуршит мышь в углу, с тоской думала о родителях — может, и они про нее думают, тщетно пытаясь заснуть под крышей какого-нибудь постоялого двора, а то и у костра, под открытым небом. Стоило вообразить этот самый костер, как Кира увидела пламя во 
, узрела сквозь сомкнутые веки танцующий золотисто-оранжевый отблеск где-то над собственной головой — вроде как на стене, повыше изголовья кровати; в том самом месте, где висел красивый гобелен с изображением дерева с раскидистой кроной, недавно купленный Делией у бродячего торговца. Некоторое время спустя стало ясно, что ей не мерещится: над кроватью и впрямь что-то горело.
Ни потрескивания, ни запаха дыма. Это был не настоящий огонь. Неужели к ней прилетел збурэтор? Но она тосковала о родителях, а не… о ком-то другом. Не нашлось другого способа узнать правду, кроме как открыть глаза и посмотреть, проверить. Только вот увидела Кира совсем не то, что ожидала.
А еще в тот самый миг она навсегда утратила способность засыпать.
— Тебе пора, — сказал Мурджилэ. — Ты так устала. Я тебя провожу.
— Куда? — прошептала Кира и удивилась внезапно вернувшемуся дару речи.
— На край света. На запад.
— И что же я там увижу?
— Субботнюю Воду. Великую реку-океан, которая огибает весь мир. Она совсем не такая, как море. Ее невозможно описать словами. Там, на последнем берегу, растет ель — до того высокая, что ее верхушка почти касается Первого неба. Той ели надо поклониться и попросить, чтобы она указала путь.
— А потом?
— Потом она согнется дугой и станет мостом. Но что именно ты увидишь по другую сторону реки, я не знаю. Туда мне путь заказан — я не из глины сотворен, и нет во мне бессмертной души, дарованной дыханием Фыртата.
— Бессмертной… — повторила Кира, и уголки ее рта дрогнули в невеселой улыбке, — …души.
— М-да, слабое утешение, — сказал кто-то. Вслух, приятным мужским голосом, с тем же акцентом, с каким говорил отец Киры, родившийся в Аквинке — в Соколиной империи. — Жизнь после смерти. Жизнь без смерти была бы куда интереснее. Но увы, таков удел всех или почти всех сынов и дщерей человеческих. Прошу прощения, иногда без банальностей не обойтись.
Мурджилэ тряхнул буйной шевелюрой и устремил взгляд мимо Киры, на что-то — или кого-то — по другую сторону ее кровати. В васильковых глазах отразилось безграничное изумление, к которому примешивался легкий страх. Он моргнул, взмахнул рукой, коснулся лба, будто кого-то приветствуя, и растаял в промозглых осенних сумерках, почти мгновенно сгустившихся в ночную .
Кира медленно повернула голову.
В кресле у очага, где едва теплился огонь, сидел незнакомец. Сидел спокойно и расслабленно, как у себя дома: вытянув ноги в потертых сапогах и положив руки в темных перчатках на деревянные подлокотники. На вид ему лет тридцать; худощавый, с черными, зачесанными назад волосами, в мешковатом черном кафтане со следами дорожной грязи и ночевок то ли под открытым небом, то ли в сарае или хлеву. Озаренный лишь тусклыми отблесками очага, незваный гость выглядел странно отчетливым, как узор, вытканный или вышитый на блеклом фоне сверкающей нитью. На миг Кире показалось, что в его глазах — тоже темных, загадочных — пляшут колдовские язычки изумрудного пламени, и она болезненно содрогнулась всем телом. На вора вроде не похож. А вот на змея…