По мере того, как длился ее пеший поход, начинали просыпаться эмоции. Страх никогда не дойти до места назначения, паника, усталость и смутная надежда на то, что все это — лишь тяжелый сон, постепенно завладевали ею и только чистое упрямство, помноженное на понимание того, что иного выхода, кроме как идти, у нее все равно нет, толкали ее вперед.
Она почувствовала, что уже плачет от бессилия. Должно быть, это и есть ее ад — до скончания мира идти в никуда, без надежды обрести покой и увидеть тех, кто наверняка должен был ждать ее за гранью. Наказание за грехи. Убийство всегда останется убийством, пусть даже убивала она конченых подонков — палачей, садистов, убийц, в конце концов. Может, ей и не гореть вечно в пламени, как любят об этом живописать в религиозных талмудах, но и этот ад не намного лучше — вечная дорога без отдыха и покоя и вечное одиночество.
Она чуть замедлила шаги, стирая слезы с лица. А может быть, это всего лишь чистилище, и рано или поздно, когда ее муки станут совсем нестерпимыми, она все же придет к чему-нибудь? Но что ждет ее уже в конце пути? Мама с тетей Сарой? Или те, с кем она сражалась бок о бок в своей последней битве?
При мысли о битве воспоминания обрушились на нее оглушающей и удушающей волной. В безумном хороводе образов и лиц мелькали школа ученики, сотрудники по работе, просто знакомые, учителя… Живые, земные чувства — радость, злость, ненависть, симпатии, надежда, любовь, страх потери сменялись в душе со скоростью узоров в калейдоскопе. Снейп… Брайан…
Она резко остановилась и в ужасе прикрыла рот ладонью. Ее сын остался там, на той стороне… она оставила его там, одного и даже не вспомнила о нем за столько времени, опьяненная сначала небывалым покоем этого места, а затем безысходностью этого пути в никуда!
Она до боли стиснула кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, и замотала головой. Идти дальше, куда бы она там ни шла, она не имеет никакого права. Куда бы ни вела эта дорога, туда ей точно не надо, пока жив ее мальчик, пока он нуждается в ней, в ее любви и ее защите. Никто и никогда не заменит ребенку родную мать! Так какое право она имеет сбегать на тот свет, в поисках неведомого покоя?!
Она в панике завертелась на месте, озираясь, и закричала изо всех сил:
— Выпустите меня! Я не хочу идти дальше! Не пойду! Мне нельзя, как вы не понимаете!
Голос сорвался и превратился в хрип. Она судорожно глотнула воздух и зашлась в кашле, смешанном со слезами. Закрыв глаза, упала на колени, вздрагивая всем телом и шепча:
— Пустите меня… У меня там сын остался…
Сквозь сомкнутые веки внезапно пробился яркий свет, и она распахнула глаза. Картина вокруг нее изменилась до неузнаваемости. Теперь она находилась на какой-то поляне, поросшей одуванчиками и окруженной невысокими деревцами. По небу плыли легкие облака и тени от них лежали на изумрудно-зеленой траве. Солнце светило нестерпимо, вышибая слезы из отвыкших от яркого света глаз. Шагах в тридцати от нее пробегала небольшая речушка, через которую был переброшен ветхий деревянный мостик. А на середине того мостика стояли и внимательно смотрели на нее мама и тетя Сара.
Первым порывом Дианы было броситься к ним со всех ног, но она каким-то чудом сдержалась и просто пошла в их сторону, не пряча счастливой улыбки. Они были такими, какими она их видела в последний раз — мама в светлом домашнем платье и фартуке с пчелками, волосы собраны в хвост, тетя Сара одета, словно вдовствующая герцогиня — в строгое коричневое платье с глухим воротом, застёгнутым брошью-камеей, седая корона волос над морщинистым лбом, в руках — янтарный мундштук с сигареткой. Они смотрели на нее с легкой насмешкой, словно на неразумное дитя, которое, наконец, поняло, что ему нужно делать.
— Мама, я пришла, — только и смогла произнести Диана, подойдя к мостику, но не решаясь вступить на него. Мира лучезарно улыбнулась и сделала движение, словно хотела броситься в ее сторону, но осталась на месте. А тетя Сара чинно сложила на груди руки и преувеличенно строго спросила:
— Ну, и куда ты, девка, навострилась?
— Я не знаю… — неуверенно пробормотала Диана. — Просто шла…
— Ты выросла, — почему-то сказала Мира, с прежней улыбкой глядя на нее.
Диана счастливо рассмеялась:
— Говорят, люди растут до двадцати пяти лет, так что может быть!