Он строит планы, сидя за столом, который, как и остальная мебель в подсобке, страдает хромотой. Планы нужны для того, чтобы хоть как-то убить время. План побега слишком простой, его нет смысла продумывать больше одного раза. Для успешного осуществления такого плана не понадобятся ни веревочные лестницы, ни поддельные ключи, ни платки с хлороформом для караульных. В общем-то, и смелости особо не понадобится. Смелость потребуется позже, по возвращении в часть, но он уговаривает себя, как это делают все трусы перед принятием дерзкого решения, что главное все сделать правильно — и тогда на этом можно будет поставить точку, что потом у него будет целая вечность, что жизнь остановится и не сдвинется с места, подобно иголке граммофона, застрявшей на дорожке пластинки.
Чтобы не дай бог не начать думать о чем-то неподобающем ситуации, он берет анилиновый карандаш кладовщика и рисует на оборотной стороне бланка план лагеря. Делает несколько вариантов, каждый следующий все более и более точный, чем предшествующий. Постепенно план части превращается в план поселка, он роется в памяти, вспоминая все дорожки, тропинки и хозяйственные постройки. Придумывает новые плацдармы на окраине, размещает бункеры и линии противотанковой обороны. Помечает вражеские танки на местности, а на участке, где живет фельдшер, рисует солдатское кладбище — его фантазия довольно точно отражает мнение общественности о врачебных талантах фельдшера.
Потом рисует здание кондитерской — довольно небрежно, схематично, но все же четко и верно снабжает его внутренним двором, беседкой, живой изгородью и стоянкой для велосипедов. Холодно и методично набрасывает дорожку, идущую мимо кондитерской, перепрыгивает через железную дорогу и словно походя очерчивает петлю, ведущую к лагерю. Дорогу он рисует так спокойно, как будто час назад не шел по ней с приставленным к спине ружьем.
Когда патрульные вели его сюда, окружив со всех сторон как опасного преступника, когда они шли по пыльной, выжженной добела дороге, он успел, словно хирург, готовящийся к операции, быстро, эффективно и без тени сомнений разобраться с виновником происходящего. Он сделал это так быстро и основательно, что, когда они проходили мимо поста и караульный вытянулся по стойке смирно перед сержантом, все уже было кончено. Караульный смотрел на них глазами, похожими на бабочек на булавках. И тогда Билл начал что-то насвистывать себе под нос, чтобы посмеяться над тем, как затрепещут крылья этих бабочек. Сержант тут же подбежал к нему и пронзительно заорал «тихо!», но крик стек с Билла так, будто он был совершенно водонепроницаемым.
Еще какое-то время он доводит до совершенства набросок карты, рисует прямоугольник поселкового огорода, втиснувшийся между скотобойней и отделением банка. Рисует грядки с огурцами и зеленью, намечает узкую полоску грядки с клубникой вдоль пересохшего ручья, от которого летом остается только растрескавшееся русло, но с другой стороны — когда переходишь через него, направляясь в увольнение, ног точно не промочишь.
Билл слышит, как дверь открывается, а потом захлопывается с такой силой, что в окнах дребезжат стекла, а коридор перед гауптвахтой наполняется веселыми криками, отскакивающими от стен, как каучуковые мячики. Он догадывается, что это у писцов закончился рабочий день и они идут в свои бараки, — значит, уже пять часов. Он достает из шкафа заявление на получение семейного пособия и методично заполняет все зияющие пробелы. По его расчетам, это занимает минут пять. Потом заполняет еще одно точно в таком же темпе, встает со стула, подкрадывается по скрипучему деревянному полу к двери, прижимается ухом к щели и слушает.
Ничего не слышно, кроме упрямого, методичного стука клавиш пишущей машинки, за которой работает кто-то из вышеупомянутых писцов. Успокоившись, он отходит к стене и прикладывает ухо к окошку с телефоном. Из комнаты караульного доносится приглушенное неразборчивое бормотание.
Тогда он, окончательно успокоившись, подходит к окну, быстро открывает его и высовывается. Осторожно поднимает стол и несет к окну. Тут комнату горячим лучом пронизывает резкий звук, Билл отпускает стол и бросается на подоконник как барьерист, звуки нарастают и достают его в прыжке: грохот упавшего стола и резкий телефонный звонок.
Мимо него мелькают ряды коек барака номер один, он спотыкается о пожарный насос, с помощью которого ленивые уборщики моют полы, ругается сквозь зубы, когда тот с грохотом падает на пол. Это еще что за чертовщина, раздается голос позади него, но он не решается обернуться, чтобы посмотреть, кому принадлежит голос — уборщику или кому-то из караульных. Он хлопает дверью и ныряет в свой барак, вслепую шарит по шкафчикам, выстроившимся вдоль коек в ряд как на параде. Он досматривает их по очереди, наконец находит свой, срывает замок, роняет его, хватает ранец. Ружье с грохотом падает на пол. Беглец закидывает ранец за спину, запихивает ружье обратно в шкафчик и пулей вылетает в коридор барака. Вываливается на улицу и приземляется как заправский парашютист.