Поэтому, когда тишина наконец закончилась, мы испытали радость и облегчение. Как будто мы все были повязаны, и только так можно было избавиться от давящего мрака, объединявшего нас. К тому же следующий рассказчик заговорил так спокойно и доверительно, что мы поняли — тут нам бояться нечего. Он был довольно округлый — и лицом, и телом, но при этом в нем была какая-то основательность, без пухлости и одутловатости. Эта вот основательность звучала и в его голосе. Вообще-то, он редко что-то говорил, по крайней мере, мы его давно не слышали, но то, что когда-то слышали, навело нас на мысль, что его рассказ как будто бы все это заполирует — хотя это, может, и не самое удачное слово… Как-то зашлифует острые края рассказов Джокера и Сёренсона, потому что их рассказы продолжали царапать нас изнутри.
Вот почему сначала мы вздрогнули, когда он спокойным невозмутимым голосом сообщил, что расскажет одну историю, которая произошла с ним в 1938 году, когда он поехал в Испанию «пострелять», добавил он жизнерадостно и как-то округло. Вот почему мы вздрогнули, когда Эдмунд — весь такой округлый, основательный и внушающий доверие, как и его имя, — произнес эти слова. Во-первых, мы распереживались, что у нас и так настроение не очень, а нам сейчас расскажут еще что-то серьезное, и как-то засомневались, не выйдет ли перебора, а во-вторых, нас просто поразила новость о том, что Эдмунд был в Испании и воевал. Казалось просто невероятным, что наш кругленький, неизменно спокойный Эдмунд может иметь что-то общее с боевыми действиями, что ему доводилось убивать людей. Еще это все было ужасно странно, потому что даже до тех из нас, кто соображал получше, только сейчас стало доходить, что означала война в Испании для всего мира, — только сейчас, хотя на самом деле война шла уже несколько лет, а вот Эдмунд-то понял это куда раньше. Думаю, некоторые из нас даже позавидовали ему.
Но когда Эдмунд начал свой рассказ, мы быстро поняли, что бояться было нечего. На самом деле в этом весь Эдмунд — он не стал рассказывать про штыковые атаки или ближний бой под кипарисами в какой-нибудь испанской дыре. Рассказал он нам вот что:
Мы отступали где-то в восточной части Средиземноморского побережья Испании. Названия городов припомнить сложно, мы тогда только-только приехали в Испанию и с трудом запоминали незнакомые слова, да и вообще, когда отступаешь, названия городов обычно не запоминаются. Вот когда идешь в наступление — там все наоборот: смотришь на каждый указатель, читаешь названия самых захолустных поселков, а во время отступления просто идешь, опустив глаза, и вообще не очень понимаешь, где находишься. Но мы все же отступали в организованном порядке, потому что не понимали, что дело — дрянь, и не особенно волновались или переживали из-за этого. Нам просто казалось, что мы взяли отпуск на несколько дней и совсем скоро вернемся в дело. Когда бегством спасались враги, все было совсем не так. В первые дни после моего прибытия на фронт мы пошли в наступление — не то чтобы настоящее наступление, так — небольшая вылазка, но смогли захватить нескольких человек в плен. Они дрожали как осиновый лист, когда мы их посадили под замок, было их человек двадцать, они и винтовки-то побросать успели, чтобы сбежать — хотели укрыться в ущелье. В основном итальянцы, такой крик стоял, что нам пришлось пригрозить пристрелить их, чтоб шуметь перестали. И после этого мы противника начали недооценивать — по крайней мере, новоприбывшие, а к ним подоспело подкрепление, и вот пришла наша очередь отступать, а мы наивно полагали, что это просто передышка на пару дней. Но даже если отступаешь добровольно, то глаза-то поднять все равно стыдно, вот мы и маршировали или ехали, деревня за деревней, городок за городком, и не обращали внимания на названия. Да и похожи они все один на другой. Деревни находились либо в лесу, либо гордыми павлинами сияли на склонах гор, но, как и города, через которые мы проходили, оказывались опустевшими и сожженными. Деревня за деревней, город за городом подвергались тщательным вражеским бомбардировкам с воздуха, а нам враги уже на пятки наступали. В один из последних дней отступления в наш обоз прилетело, а мы и так были голодные, как кролики. Но наконец подоспело подкрепление, и мы смогли снова повернуть на юг.