Она уже повернулась было позвать официантку, но тут на кухне зазвонил телефон, Ирен услышала удаляющиеся шаги девушки и подумала: придется, значит, подождать, пока она не вернется. Было слышно, как та разговаривает по телефону своим неприятным сиплым голосом, и по ласковому тону Ирен поняла, что официантка говорит с мужчиной, потом громко хлопнула дверь, и девушка поняла, что это надолго. Все равно — ухожу, подумала она, к черту это все. Она слегка отодвинула стул, достала из висевшей — и очень модно висевшей! — на плече сумочки расческу и принялась энергично причесываться. Все это время она старалась смотреть в окно и не смотреть на него, но тут он подвинул по столу чашку, и она взглянула на него — случайно, по ошибке, и тогда он впился в нее взглядом, и внутри вдруг стало горячо, и она сразу поняла, что все бесполезно.
Все бесполезно. Сидя там, она уже отдавалась ему, его взгляд, его глаза не оставляли ее в покое. Широкая ладонь залезла в нагрудный карман гимнастерки, пальцы достали смятую папиросу и небрежно засунули в уголок рта, а потом он потянулся за спичками, но ладонь проплыла мимо и опустилась в районе выреза ее платья, коснувшись тыльной стороной кожи над грудью. Ирен не посмела даже дернуться — вдруг кто-то увидит! — слегка раздраженно оттолкнула его руку, почувствовала, как внутри нарастает желание сопротивляться, и решила-таки оказать сопротивление — несильно, немного, для вида.
О-о-о-о-й, сказала она, распахнув голос словно веер, угости сигареткой, можно мне целую, стараясь, чтобы ее слова звучали уверенно, как будто она действительно этого хочет и знает, что делает, хотя курила она очень редко. Получив то, что просила, она с вызовом сунула сигарету в рот, он дал ей прикурить, она затянулась, дым оказался в легких, и Ирен элегантно выдула его из левого уголка рта. Он продолжал держать горящую спичку прямо у нее перед лицом, как будто хотел осветить ее, она зажмурила правый глаз, и тогда все как будто сильно увеличилось, а бóльшая часть его лица расплылась и исчезла.
Дразнишься, сказал он и самодовольно ухмыльнулся, да так широко, что сигарета выпала изо рта прямо в чашку и с шипением утонула в кофейном болоте. Оба расхохотались, и ей даже польстило, что он смеется вместе с ней, и стало тепло и легко, почти что легкомысленно легко, подумала она: сижу в тихом кафе в компании мужчины, которого едва знаю, курю так по-взрослому и со знанием дела. Тут она заметила, что в ее разгоряченном теле что-то происходит — серость и тоска опустились на дно подвала, задавили пробивавшиеся там ростки, и она с ликованием подумала: со мной что-то происходит. С нами что-то происходит. И тут она снова достала расческу, расчесала каштановую челку, посмотрела на него из-под челки сквозь густой сигаретный дым и сказала: вечером, значит, повеселимся, да? А твой Дональд Дак будет? — Да, Маттсон собирался, ответил он. — Ох уж этот пройдоха, прощебетала она и засмеялась, не забывая вовремя делать затяжки.
Слушай, сказал он, встал, обошел столик, подошел к Ирен вплотную, наклонился к ней и задышал в затылок. Губы подползли к самому уху и тихонько прикусили мочку, и он сказал вполголоса: ну ты же все знаешь, чё там привезти и всё такое? Она послушно и мило кивнула, повернулась к нему, облизала губы и повернулась так, что ее груди приподнялись, как лимончики, и она уже собиралась эффектно опереться локтем на стол, но вместо этого локоть попал прямо в чашку. Чашка треснула, осколки рассыпались по столу, он быстро прошептал: я потом с Верой разберусь, и прижался к ней всем телом, впился в губы, и они долго целовались, пока наконец не стукнулись зубами.
Ирен с трудом встала, ее слегка пошатывало, перед глазами все плыло, и она ощутила, как в ее разгоряченное тело проникает холодная струйка страха. Вера, подумала она в отчаянии, он и Вера, и тут она сразу вспомнила, как холоден он был, пока в подсобке не зазвонил телефон. Вера, подумала она, но тут он развеял все ее опасения, сказав: скоро придет поезд, тебе пора. Билл взял ее сумочку, и только она собралась забрать ее у него, как он заметил болтавшийся на ручке букетик ноготков и спросил с некоторой подозрительностью: а от кого цветы?
И тут на лесенку внутри нее вылез какой-то чертенок, и она ответила очень дерзко, так дерзко, что слова прозвучали убедительнее некуда: от этого сержанта, как его там, Буман, кажется, утром подарил.