Ми Ён сложила общую посуду в котелок и понесла к реке, я зашуршала следом, размышляя, чем же эту посуду мыть. Оказалось — песком. Песок — отличное средство против жира и остатков еды, когда ничего другого нет. На пару мы быстро справились с посудой и котелком.
— Я родилась в рыбацкой деревне, — поделилась Ми Ён. — Как сейчас помню: босые, в одних рубахах, бежали к берегу встречать отцов. И закат был такой же, как здесь.
Я посмотрела туда, куда смотрела она.
Облака низко плыли на горизонте, можно было увидеть все оттенки красного, розового и желтого. Водная гладь окрасилась в золотой.
— Скучаете по родине?
— Нет. Солнце везде одинаково, как и семейное счастье.
— Ну, мне до семьи еще далеко.
— Почему же? — улыбнулась женщина. — Я вышла замуж в твоем возрасте. Мальчишки за тобой увиваются, это все видят, разве что кроме тебя.
На красных от солнца щеках не видно румянца.
— Думаю, вы ошиблись.
— Выбирай сердцем, — сказала Ми Ён и, мягко ступая, как грациозная ласка, пошла к лагерю.
Закат был прекрасен. Когда солнце зашло, ребята разбрелись по палаткам. У костра остались мы с Бон-боном.
Меня такая компания не напрягала, да и сам Бон-бон выглядел довольным. Щеки раскраснелись то ли от чая, то ли от костра. Завороженно он смотрел на огонь, чем вскоре заразил и меня.
— Красиво, — прошептала я.
— Ага, — странно посмотрел он на меня и сделал еще глоток чая.
— Спать?
— Да, можно. Ты с кем в палатке?
— Одна, — не поняла вопроса. С кем мне еще быть.
— Змеяш, — нахмурился он, — в палатках не спят поодиночке, холодно!
— Да вроде тепло там.
— Это сейчас, а утром околеешь, замерзнешь и простудишься, если будешь спать одна. Нет, так точно не пойдет. Я буду спать с тобой!
— Что? Ты с ума сошел?
— Нет же. Только ради твоего здоровья!
— Вот еще, — фыркнула я и осмотрела лагерь.
Червячок сомнения начал грызть здравый смысл. По всему выходило, что Бон-бон прав, никто не спал поодиночке. Я первый раз в походе, правил не знаю, не хотелось ударить лицом в грязь.
— Ладно, — вздохнула я.
— Не парься. Иди первая, я приду позже.
Заторможено встала и направилась к палатке. Залезла в мешок и закрыла глаза. Ноги ныли от насыщенного дня, но еще больше ныл мозг, не желающий отпускать впечатления.
Повернулась набок. Замок в палатку скрипнул, это Бон-бон завалился спать. Странное дело — ожидаемой неловкости я не почувствовала. Все же зря переживала за сон в одной палатке, мы же в разных мешках, беспокоиться не о чем.
Сомкнула глаза и снова распахнула. В лесу за палаткой раздался стук, потом еще один. Непонятные стуки слились в странный ритм, напоминающий стук сердца.
Сердце леса билось в страхе, ритм ускорялся, подобно барабанной дроби. Постепенно затихая, непонятные стуки слились в один протяжный вой.
В мрачных мыслях я в конце концов заснула.
Глава 3. Ревность
Мортимер Скотт
Утро выдалось до дрожи холодным и зябким. Пришлось по-быстрому одеваться, делать зарядку, разогревать онемевшие мышцы. Благо, никто еще не проснулся, от палаток доносилось умиротворённое сопение.
Повернулся к лесной чаще, вдыхая холодный воздух, и с удивлением обнаружил, что промочил ноги до самых колен. Утро принесло росу: обильную, свежую, бодрящую. Пожалуй, надо чаще выбираться на природу, умеет она по-хорошему удивлять и успокаивать.
В одиночестве и тишине я разжёг костер и посмотрел на лагерь. Сегодня у настроения был реальный шанс остаться «умеренно терпимым», если бы не одно НО.
Неожиданно из палатки Яны вылез Бон-бон. Без футболки, с голым торсом, абсолютно довольный собой, с лисьей ухмылкой на лице.
Зубы скрипнули от злости и чего-то ещё… Непередаваемой ненависти к человеку просто за то, что он есть.