Осторожно раздвигая перед собой траву, чтобы ненароком не наступить на кого-нибудь, Влади направился к камню. И чем ближе подходил — тем выше тот делался. С двадцати шагов еще можно было заглянуть на уступ и посмотреть, что там лежит, а вот стоя вплотную — уже нельзя.
— Ну ё-моё… — пробурчал Влади, прислоняя клюку к камню и укрепляя фонарик ручкой в земле, чтоб получился рассеянный свет. — Это что надо было сделать, чтоб туда сумку закинуть? — он примерился и поудобнее ухватился за край выступа, ища, где бы поставить ногу, чтоб подтянуться и заглянуть наверх. — От маньяка она отмахивалась, что ли?
И в ту же секунду что-то врезалось ему в спину с такой силой, что буквально впечатало в камень. Из легких выбило воздух. Влади закашлялся и попытался отпрянуть, но уперся спиной во что-то теплое.
Явно живое. И человекоподобное.
— Ой…
Писк получился совсем не мужественный.
«Маньяк», — промелькнуло в голове паническое.
А он, Влади, еще умудрился клюку из рук выпустить…
Человек шагнул вперед, к каменюке, удерживая Влади за плечи. Тот попытался извернуться, но куда там! Хватка у незнакомца была железная. Легче поезд на рельсах оттолкнуть.
— Аххашш… — выдохнул человек Влади прямо в ухо. Что-то холодное, влажное и легкое, как бабочкино крыло, щекотнуло мочку. — Раньше они девками отдаривались, а теперь мальчишку прислали… И что мне с тобой делать, малой?
Желудок, кажется, завернулся узлом. Влади замер.
— А… отпустить?
Человек то ли засмеялся, то ли закашлялся, но — отступил. Влади, кося одним глазом, потянулся к бабкиной клюке, и только ухватив ее покрепче, рискнул обернуться.
Поодаль, почти что над самым «колодцем», стоял, скрестив руки на груди, парень — высокий, гибкий, как лоза. Волосы у него выглядели так, словно их не стригли и не расчесывали лет десять — всклокоченные, длинные, даже на вид жесткие. В тусклом свете луны они отливали медью. Кожа тоже была странная, похожая на мелкую золотистую чешую; Влади даже подумал сначала, что это трико такое чудное, и только потом сообразил — на парне-то ни единой нитки нет.
— Насмотрелся?
Влади б сейчас поклясться мог, что парень это произнес, не раскрыв рта. А звук шел снова из-за плеча, будто шипел кто-то в самое ухо.
— Я-а-а-а… — Влади начал говорить, да забыл, что хотел сказать — осекся и попятился, пока опять спиною в камень не уперся.
Парень с любопытством склонил голову набок. Глаза у него отливали кошачьей желтизной. В уголке рта мелькало что-то черное — показывалось на секунду и исчезало. Влади сощурился, вглядываясь… и со свистом втянул воздух, чувствуя, как в глазах темнеет.
У незнакомца был самый настоящий раздвоенный язык. И не дурацкий, разрезанный на кончике, как у страшного дядьки из одной рок-группы, а именно что змеиный — тонкий, длинный, трепещущий, как у гадюки или ужа. Влади вспомнил странное прикосновение к уху, и ноги у него подкосились. А парень нахмурил брови и отвернулся.
— Трус…
И опять голос звучал над плечом. На сей раз — укоризненно, с разочарованием.
— Я-а-а… — снова заблеял Влади. Справиться с собственным онемевшим языком было почему-то труднее, чем поднять пресловутый умывальный бак. — Меня баб Ядзя послала… Она котомку тут оставила. Наверное.
— Наверное? — парень опять то ли раскашлялся, то ли рассмеялся, то ли расчихался. Но разочарование из голоса исчезло, и Влади почему-то почувствовал гордость за себя. — Эту, что ли? — и, присев на корточки, он гибко потянулся к пышной куртине травы. Выудил сверток — и кинул его Влади: — На.
Бабкина котомка оказалась легкой-легкой — видимо, внутри одни травы и листья были. Но не успел Влади обрадоваться, что все почти закончилось, как парень, по-прежнему глядя на него снизу вверх, сощурился — и спросил:
— Что в обмен отдашь?
Влади стиснул котомку так, что внутри что-то захрустело, и машинально ответил:
— Не знаю.
— Не зна-а-ешь? — задумчиво протянул парень, шурша пальцами в сухих листьях. — Ладно, отпускаю тебя на первый раз. Но чтоб до конца седмицы придумал, чем отдариваться будешь, и вернулся. Понял?
Сказал — и взглянул так, что спорить расхотелось. Влади кивнул, уже предчувствуя, что если обманет — случится что-то очень плохое.
— Раз понял, так иди. И не бойся. Они тебя не тронут.
«Кто?» — хотел спросить Влади, но перевел взгляд на тропинку — и в горле тут же пересохло.