Однако ж бородач, которого вел Собчак, несмотря на огромный рост, видимо, не вызывал особых опасений у местного участкового; судя по всему, дело было в какой-то мелочи.
Вскоре двери открылись и оба вошли внутрь помещения. Бородач снял шапку и остановился прямо у дверей. Собчак же отдал честь начальнику и отрапортовал:
– Этот человек явился на лесопилку Хасфельда и попросился на работу. Его взяли, да только оказалось, что у него нет никаких документов и он даже не знает, как его зовут и откуда он.
– Сейчас посмотрим, – буркнул старший сержант Каня и махнул рукой бородачу. – У вас есть какие-нибудь документы?
– Нет.
– Собчак, обыщи его.
Участковый расстегнул толстую поношенную куртку задержанного, обыскал все карманы и выложил на стол перед сержантом все, что там нашел: маленький дешевый перочинный ножик, с пару десятков грошей, кусочек шнурка, две пуговицы и жестяную ложку. Прощупал даже голенища сапог, но и там ничего не обнаружил.
– Откуда ж ты тут взялся-то, а? – спросил сержант.
– Пришел из Чумки, что в Сурском уезде.
– Из Чумки?.. А зачем же пришел-то?
– А за работой. В Чумке я работал на лесопилке, а ее закрыли. Люди говорили, что тут, в Хотымове, найдется для меня местечко и заработок.
– А как звали хозяина лесопилки в Чумке?
– Фибих.
– Долго там работал?
– Полгода.
– А сам тоже родом из Сурского уезда?
Бородач пожал плечами.
– Не знаю. Не помню.
Старший сержант грозно взглянул на задержанного.
– Но-но! Только не надо мне тут голову морочить! Писать умеешь?
– Могу.
– Тогда где в школу ходил?
– Не знаю.
– А ну, говори, как зовут, какая фамилия? – выкрикнул Каня в крайнем раздражении.
Бородач молчал.
– Глухой, что ли?
– Нет, господин старший сержант, и не надо на меня так сердиться. Я ведь ничего дурного не сделал.
– Тогда выкладывай правду!
– Да я и говорю правду. Не знаю я, как меня звать. Может, вообще никак. Все меня спрашивают об этом, а я не знаю.
– Как это? Никогда у тебя и документов не было?
– Никогда.
– А как же на работу брали? Без бумаг-то?
– В городах везде бумаги требовали и не хотели без них брать. А в деревнях не все на это внимание обращают. Вот так и кличут, как кому удобнее, и вся недолга. А тут, на здешней лесопилке, я назвался так, как меня в Чумке прозвали: Иозеф Борода. Но пану участковому я сам сказал, что это только прозвище такое. А дурного я ничего не делал, и совесть моя чиста.
– А вот мы и проверим.
– Господин старший сержант, вы можете написать туда, где я работал. Я ни у кого ничего не крал.
Сержант задумался. Он уже не раз на своем веку сталкивался с разными личностями, скрывавшими свою фамилию, но они всегда называли какое-нибудь придуманное имя. А этот упорно твердит, что фамилии у него нет.
– А где твоя семья?
– Не знаю. Нет у меня никакой семьи, – смиренно ответил бородач.
– А тебя судили когда-нибудь?
– Да, было дело.
Сержант вытаращил глаза.
– Где?
– В прошлом году в Радоме, а три года назад в Быдгощи. Раз посадили на месяц, а другой раз – на две недели.
– За что?
– А за бродяжничество. Только несправедливо это было. Если кто работу ищет, разве ж это бродяга?.. Честно говоря, судили за то, что документов у меня нет. Я так просил и в суде, и в полиции, и в тюрьме, чтоб они мне какой-нибудь документ сделали. Но они не хотели. Говорили, что закона такого нет. Так что же мне делать?
Он кашлянул и развел руками.
– Отпустите меня, господин старший сержант. Я ничего дурного никому не сделаю.
– Отпустить?.. Предписания мне этого не дозволяют. Я тебя в уездный город отошлю, пусть там и делают, что им угодно будет. Можешь сесть, только не мешай. Я должен протокол составить.
Сержант вытащил из ящика стола лист бумаги и принялся писать. Долго раздумывал, поскольку отсутствие у задержанного фамилии и сведений о месте жительства портило ему весь порядок протокола. Закончив, Каня посмотрел на бородача. Седоватая щетина и волосы указывали на то, что ему около пятидесяти. Сидел он неподвижно, уставившись в стену, а его страшная худоба и запавшие щеки делали его похожим на скелет. Только большие, явно привыкшие к тяжелой работе руки все время как-то странно, нервно двигались.