Снаружи разрушенное поместье выглядело внушительно и даже пугающе, но вариантов было не так уж много. Наверное, инстинкт самосохранения и страх отключились после очередной встряски сознания. Ощущение, что все это не может быть правдой преследовало бесконечно. Как и постоянные убеждения себя в том, что все это — реальность, в которой мне теперь предстоит выживать.
Обнаружив то, что искала — водный источник, напилась от души, как только не лопнула. Но после всех этих иномирных похождений сушняк преследовал перманентно. А зайти в ближайший ларек за бутылочкой воды, увы, тут такой возможности нет. Еще не придумали, видимо. Где-то тут, с облегчением выдохнув, я села на ближайший камушек и огляделась.
Источник находился в центре, видимо, бывшего сада. Небольшой, буквально метр на метр, прудик огороженный по кромке крупными камнями. В центре бьет маленький гейзер, я такой видела в доме у Калинки. Каким-то образом он работает вроде наших скважин, снабжая все поместье живительной влагой. Думаю, без магии не обошлось.
Сад был большим и даже цветущим местами, но заброшен, густые заросли роз превратились в знакомый шиповник, несколько огромных и разлапистых кустов сирени смотрели в сумерках с опаской, как на чужачку.
— Вы не волнуйтесь… — почти шепотом, — я не потревожу вас лишний раз.
Кусты глухо зашумели, ветерок подул что ли или действительно услышали?
Покидая сад еще раз оглянулась на этот когда-то прекрасный кусочек земли и с сожалением отметила, что будь у меня время и возможность, хотелось бы, наверное, этот сад спасти. В тон моим грустным мыслям, сад снова зашумел. Решено, приду утром, осмотрю его получше. Уже темнело, стоило возвращаться в единственное, пусть и глухо освещенное, но все-таки более уютное место.
Протискиваясь мимо завалившейся к стене двери, я вдруг замерла на месте. Не могла двинуться не в зад, ни в перед, тело сковало непонятной силой. Судорожно попыталась дернуться, но безуспешно.
— Ты, дитятко, не дергуйся, — где-то на уровне коленок в метре появилось нечто ушастое и лохматое, смутно похожее… ну точно, на Калинкиного домового.
— Ну здравствуй, хозяин, а я все думала, остался ли тут кто из местных, — подавив в себе очередной визг ужаса, вроде даже уверенно поприветствовала. А я ведь и правда размышляла, если тут у каждого дома есть домовой, то ушел ли местный после разрушения поместья или все так же бдит свои владения. Видимо, второй вариант оказался верным.
— Чавой забыла в моем доме? Целай оборот узнавал, видал ли тебя кто в округе. Никто ж не знает, откуда взялася? — фырчит, негодует ушастый.
— Не серчай, хозяин, не по своей воле тут оказалась. Девана подсобила, очнулась уже тут, на перинах. Я зла, хозяин, не несу, но и пойти мне некуда, позволь остаться, — ушастое заерзало, пофырчало, сверкнуло зелеными камушками-глазками, но свободу тела я наконец ощутила.
— Знаем мы эту… непутеху, то тут, то там шороху наведет. В твоих словах и правдаш зла не слыхую, ладна… ставайся. Что с тебя дитко взять, — ушастый метнулся к перинам и зарылся под одеяла, откуда только уши видно, да глаза сверкнули.
— Как звать-то тебя, хозяин? — размяла затекшие руки и тоже двинулась в сторону перин, видимо, местечко это домовому приглянулось, а далеко не богине. Вон какое гнездо из одеял себе свил, явно не в первый раз. Видимо, придется тесниться, хотя это, конечно, очень грубо сказано, перины были огромные. Роту солдат сложи, потонут.
— А зачем-то тебе мое имя? — опасливо прищурился. Неужто имен своих называть нельзя?
— Да как зачем, обращаться к тебе с уважением и как к товарищу по несчастью, печально, наверное, смотреть как рушится дом… — ушастый пискнул и закутлся сильнее в одеяла. Лишнего сказала, видимо… Конечно ему тяжело, ой дура, столько лет, наверное, дом берег… и не вышло. Осталось, что осталось, — ну прости, не то сказала. Понимаю твою боль, хозяин, потерять дом — это больно. Терять надежду его вернуть… еще страшнее. Но ты не переживай, я постараюсь помочь. Приведем в порядок то, что сможем, договорились? — села рядом на перину и легонечко похлопала по «гнезду».
Оттуда долго молчали, тишина прерывалась только тихими шуршаниями. Но в какой-то момент снова показались ушки.
— Правдай поможешь?.. — как-то жалобно так и столько надежды в голосе, что сама горький ком в горле проглотила.
— За кров сделаю все, что смогу! — смело заверила. Помочь искренне хотелось даже не за что-то, а из уважения к существу, которое так долго хранило это место с его историей. В ответ мне чуть помолчали, но ответили: