Поток густой, горячей крови хлынул из его бока, когда я вонзил кинжал, лезвие прилипло к его груди. - Свинья! - Задыхался индеец. - Но также... ты умрешь... ты умрешь, Кар...
Это были его последние слова.
Я хотел, чтобы они не оказались пророчеством.
13
Мои руки были скользкими и липкими от крови Лая. Она продолжала обильно хлестать, когда я разрезал ему грудь, не останавливаясь, пока я не был абсолютно уверен, что он мертв. Из его горла вырвалось бульканье; он уже не говорил, но судорожно вздымал и опускал грудь. Наконец пыхтение прекратилось; Я положил руку ему на сердце. Пучок мышц вызвал судорожное сердцебиение, за которым последовала непроизвольная нервная дрожь, тремор, сотрясавший его с головы до ног.
Он еще раз пошевелился, затем замер.
Я соскользнул назад, моя раненая нога вытянулась передо мной. Быстрыми движениями я снял рубашку, разрезал ее кинжалом и начал перевязывать рану самодельными бинтами. Я взял две полоски, чтобы промокнуть кровь, которая все время текла из глубокой раны.
Через некоторое время я попытался снова встать на ноги, отыскивая Риву глазами. Девушка отлично справилась со своей работой, и теперь мне нужно было помочь ей обезвредить Гурнека. Позже... ну, сначала я ликвидирую Гурнека, а потом займусь следующим ходом.
Я прислушался и почти сразу услышал слабый гул… гул мотора мотоцикла, звенящий вдалеке. Двор купался в свете, когда облака, скрывавшие луну, исчезли. Меня поразило, что силы природы были на моей стороне, как будто они дали слово защитить меня. Сначала было темно, и отсутствие света защищало меня, позволяя победить и убить Лая.
Но теперь, когда юный сикх был мертв, пораженный моей силой или хитростью, луна возвращалась, заливая внутренний двор заброшенного города своим бледным сиянием. Я посмотрел на фигуру Лая, который лежал на спине, его белая рубашка была перепачкана запекшейся кровью. Его губы скривились в усмешке, показавшей его правильные белые зубы, а десны были в красных пятнах от «паановой» жвачки. Труп неподвижно лежал на мраморных плитах, скорчившись в позе ужасной агонии.
Я не чувствовал угрызений совести и не возражал против смерти молодого индейца, в том числе и потому, что это был вопрос выживания. Или Лай, или я. Я отвел взгляд от застывшего, окровавленного тела и снова попытался встать на ноги. Мне пришлось сделать несколько попыток, прежде чем я смог удержаться на ногах.
Я волочил раненую ногу, которая продолжала стучать и все еще онемела от потери крови. Я пошел через двор, остановившись на мгновение, чтобы поднять свои «нунчаки» туда, где они упали, и в то же время подобрать пистолет Лая.
Насколько мне известно, Гурнек был безоружен. У меня же было примитивное восточное оружие и драгоценный немецкий стилет с острым как бритва лезвием, который спас мне жизнь. И вдобавок ко всему, у Ривы был мотоцикл. Несомненно, девушка и Гурнек знали топографию Фатехпур-Сикри гораздо лучше меня, что было одновременно и преимуществом, и недостатком. Потому что, если и был выход из этого лабиринта пустых и заброшенных зданий, Гурнек, вероятно, должен был знать, если только Рива не смогла заблокировать его побег и держать его в ловушке, пока я не доберусь до нее.
Я остановился на мгновение, чтобы прислушаться, и снова услышал слабое гудение мотоциклетного двигателя. Он исходил из-за специального зала для аудиенций, «диван-и-хас». Я вспомнил, что видел иллюстрацию дворца в купленном мною путеводителе, черно-белую фотографию внушительного здания с огромной центральной колонной, от которой ответвлялись четыре одинаковых коридора, доходивших до боков верхнего балкона в форме площади.
Не было никакой возможности быстро прийти на помощь девушке. Пришлось двигаться шаг за шагом, волоча ногу за собой, как громоздкий багаж. Боль уменьшилась теперь, когда я перевязал рану и остановил кровь. Но мне было больно. Что еще хуже, это сделало меня более уязвимым, чем когда-либо, сильно замедлив мои движения, мою способность двигаться с обычной скоростью.
Об использовании ударов каратэ ногой теперь не могло быть и речи, а каждое движение ударом руки и кулаком становилось проблематичным и трудным, потому что потребовалось бы огромное усилие для поддержания адекватного центра тяжести и баланса. . . . Теперь больше, чем раньше, мне приходилось полагаться почти исключительно на «нунчаки» и стилет.