Он уперся мне коленом в бок и ударил меня кулаком в почку, отчего я застонал от боли. Мраморные изразцы, казалось, танцевали перед глазами, а отдаленные колонны двоились, троились. Я попытался сфокусировать свое зрение, но все выглядело расплывчатым, приблизилось, а затем исчезло.
Гурнек, теперь во власти безумия, выплевывал слова на индийском диалекте, которого я не мог понять. Но если я не расслышал, что именно он бормочет, то мне нетрудно было уловить смысл его бессвязных фраз; это была, мягко говоря, не оптимистическая и не дружеская речь.
Я почувствовал мучительные судороги в ноге, согнутой под его тяжестью. Я повернул голову как раз в тот момент, когда индеец потянулся за стилетом, переместив свой вес вправо, чтобы поднять кинжал. В этот самый момент я начал подниматься на одно колено.
Но он не собирался так просто сдаваться.
Он бросился вперед со слепыми ударами кинжала, используя нож, чтобы нанести удар. Я отодвинулся как можно дальше, стараясь держать дистанцию. Внезапно позади обезумевшего индейца появилась Рива и начала бить его кулаками по спине и плечам. Было ли это больно ему или нет, это не имело значения. Её вмешательство отвлекло молодого сикха настолько, что мне удалось избежать окровавленного лезвия стилета и обернуть кожаный шнур вокруг его шеи.
Как все и началось: сначала нападение в моем гостиничном номере, потом Ашока Ананда задушили в туалете бара. И вот теперь занавес вот-вот должен был опуститься на еще одного представителя гнусной банды головорезов на службе у Шивы.
Я крепко сжал две палки, затягивая шнур из буйволиной кожи на шее Гурнека. Индеец издал крик изумления и ужаса одновременно, выронил стилет, пытаясь оттолкнуть шнур от горла. Он бы не выжил, если бы я продолжил сжимать.
Я скрутил палочки вокруг себя и взялся за них. Я не видел лица Гурнека и не хотел его видеть. Он пытался глотать воздух, его дыхание было астматическим и свистящим, но воздух не поступал в легкие. Поддерживаемый отчаянием, он боролся за свою жизнь с оставшимися силами. И этого было недостаточно.
Теперь я контролировал себя, несмотря на онемевшую ногу и усталость. Я сильнее натянул шнур, благодаря палочкам, которые позволяли оказывать необходимое давление. Еще одно бульканье сорвалось с губ индейца, затем мужчина сдался, больше не оказывая ни малейшего сопротивления. Его тело рванулось вперед, и он упал лицом вниз. Но даже тогда я не отпускал «нунчаку», пока не был абсолютно уверен, что Гурнек вернулся в лоно своих богов, змей-нагов, в которых он так горячо верил.
Когда я наконец понял, что он безжизненен, что его тело неподвижно лежит на холодном мраморном полу и что только один мускул в его бедре судорожно вибрирует, я перевернул его и освободил шею от роковой кожаной струны. Его лицо было синюшным, язык был прикушен, почти перерезан надвое зубами, которые он стиснул от ужаса.
— Могло быть и хуже, чувак, — пробормотал я. - Подумай о том, что случилось с бедным Нирадом...
Но мое замечание он не слышал. С огромным усилием я медленно поднялся, не сводя глаз с фигуры Гурнека. Но он не воскреснет из мертвых. Индеец отчаянно боролся, надо отдать ему должное. Но в итоге все закончилось ничем.
Он был мертв.
— Помоги мне снять с него одежду, — сказал я Риве, избегая взгляда девушки, которая, казалось, направила на меня тревожный, молчаливый взгляд.
Она не задавала вопросов, видя, что я без рубашки, а правая сторона штанов пропитана кровью. Она нагнулась и, отвернувшись, стала расстегивать рубашку Гурнека. Индийская «куртка» была запятнана кровью, но это все же лучше, чем ничего.
Рива никогда не смотрела на покойника, не из уважения или скромности, но человек был неприятным зрелищем, и я не мог винить девушку за то, что она старалась не смотреть на это опухшее, окровавленное лицо с высунутым синим языком. Кость вокруг вытекшего глаза странно блестела в сияющем луче мотоциклетной фары.
Затем я вспомнил кое-что, что Рива упомянула мне в тот же день там, в особняке Шивы. Она не вдавалась в подробности, но не потребовалось много времени, чтобы понять, что она имела в виду. Ее дядя использовал ее для самого мерзкого, из-за садистского вкуса заставлять ее удовлетворять страсти его мужчин.
И теперь я не чувствовал угрызений совести ни за Гурнека, ни за двух других мужчин, которые лежали мертвыми во дворе, жертвами не столько моего гнева, сколько моей решимости остаться в живых и выполнить миссию.
Сняв окровавленные бинты, которыми я обмотал ногу, я также снял штаны и оставил Риву присевшей рядом с телом Гурнека. Я пересек двор и направился к каменному бассейну, который заметил ранее. Он был полон дождевой воды. Я опустился на одно колено и промыл рану, приложив мокрые пластыри от разорванной рубашки, чтобы предотвратить заражение раны и гангрену ноги. Я даже не был уверен, что вода не заражена, но в тот момент у меня не было другого выбора, поэтому я решил рискнуть.