— Убедительно, — кивнул я, — дальше что?
— А дальше, — и баба Маша встала с лавочки, — жечь будем. Время не ждёт, Даня, а тебе ещё бежать надо. Я вот тебя сейчас научу, даже не научу, подтолкну просто, а там ты уже сам. И вот ещё что, — и она замолчала, собираясь с мыслями, — ты, Даня, если не сдюжишь, если промашку дашь где-нибудь, если найдут тебя, то ты лучше сожги себя сам, потому что иначе будет у тебя судьба совсем незавидная, ты уж мне поверь. Ты тогда, слюни пуская, будешь сам себя проклинать, что не решился, что на лучшее понадеялся, но не выпустят они тебя уже, пойми это. И не будет у тебя впереди совсем ничего, только бездна боли и страдания!
— Понял, — и вот тут меня впервые от этих её слов пробрал озноб, и вот тут я по-настоящему понял, что да, сказка, но сказка-то, выходит, больше страшная, — постараюсь, баб Маша.
— И не пей ничего из чужих рук! — спохватилась она, — вот как у Алинки испил, не пей! Упустил в компании с девицей кружку из виду — всё, нельзя! И не ешь, и не принимай подарков! И своё не дари, и не теряй ничего, а если потерял, так ищи, как раньше не искал, потому что неспроста это! Домовых пригрози сжечь, если искать не будут, и жги их взаправду, если не найдут, потому что враги они тебе после этого, враги настоящие! И уходи тогда, уходи снова, куда глаза глядят уходи, пока силу в себе не почувствуешь настоящую, которой хитрость и подлость уже будут нипочём, понял меня⁈
— Понял, Баб Маша, — и я встал с лавочки тоже, потому что кончилось время разговоров, нужно было приступать к пожару, — хорошо понял, спасибо вам, век не забуду доброту вашу.
— Ох, надеюсь, — с большим сомнением посмотрела она на меня, — хороший ты парень, Даня, видный, умный, добрый, вот только хитрости в тебе маловато, потом-то она тебе уже и не нужна будет, а вот сейчас боком может выйти. Но ты уж постарайся, касатик, иначе грустно мне будет, грустно и одиноко, и поговорить не с кем, совсем же загадили город ведьмы эти, ведь весь же он ими провонял, остальные из наших уже не то, что поговорить свободно или в гости прийти, как раньше, остальные головы поднять не смеют, только им и прислуживают, тьфу! Ну да ничего, сейчас мы им устроим, сейчас мы им покажем, ты только слушай бабушку, бабушка тебя научит, бабушка тебя наставит на путь истинный, как по уму всё сделать, а не просто так, сдуру, понимаешь меня?
— Понимаю, — кивнул я, заразившись её боевым настроем, чувствовалось, что это давно обдуманная и принятая позиция, что не отступит баба Маша и не пожалеет никогда о том, что мы сейчас с ней устроим, и это понравилось мне больше всего, ведь сейчас мы с ней были не просто соратники или подельники, в нашем случае со словами всё же осторожнее надо быть, сейчас мы с ней настоящие братья по оружию, вот так и никак иначе, — давайте, наставляйте меня на путь истинный скорее, а уж я зажгу так зажгу, чертям в аду тошно станет!
Глава 5
— Так, — остановила меня баба Маша, — давай-ка мы, милок, с тебя самого и начнём. Ты вот что, ты телефон свой, ты все карты свои денежные, и скидочные тоже, ты всё электрическое, что на тебе есть, ты вот сюда сложи.
И она показала мне на чугунную урну рядом с лавочкой, и вроде бы права она была, но я поневоле опешил.
— Так, это ж… — помялся я, в уме уже соглашаясь с ней, — жалко же, баб Маша, телефон особенно, да и денег жалко тоже. Как же без денег в побег идти? И это, я думал, они меня по-своему, по-ведьмински искать будут, наговорами там разными, сами же сказали, что по крови искать будут, зачем им мои карты? Пусть даже там денег и немного, но пригодится же, сейчас где-нибудь сниму всё до донышка, а там и выкину.
— Ой, дурак, — покачала головой баба Маша, — не понял ты меня, видать, а жаль. А банк твой, которому ты денег должен, как ты думаешь, искать тебя не будет? А милиция, тьфу ты, господи прости, полиция? А пожарные? Или ты думаешь, что у Алинки твоей холопов там нет? Насчёт ФСБ не скажу, не знаю, хотя тоже начнут, учуют возню и начнут, просто чтобы первыми успеть, понял? А, и бандиты ещё, как же без них, ведь мир преступный и ведьмы, они же друг с другом вась-вась, одного поля ягода! Ведь они же все ка-ак начнут, ка-ак зашевелятся, что и не знаю я, Даня, не знаю, сумеешь ли ты!
И она вдруг резко, без перехода, поникла, от своих собственных слов поникла, и вот она уже собралась зло и беззвучно заплакать, сжав кулаки в бессильной горечи, но я быстро взял её за плечи, встряхнул легонько, быстро прижал к себе да так же быстро отстранил, деловито зашептав прямо в лицо, стараясь походить на того неведомого мне НКВДшника: