Спасало их только то, что сумерки уже навалились на посёлок во всю силу, немного подождать и вообще темно станет, а ещё у меня здесь, на хозяйстве, света в доме не было, отключили же за неуплату. И ещё они, прячась от моего взгляда, упрямо кутались в свою шерсть, как будто жутко холодно им на этой осенней прохладе, но всё равно, вот три пары глазёнок на меня смотрят безотрывно, с укоризной, вот нос картошкой я чей-то разглядел, вот руки, вот ноги, вот уши, волосатые такие, вот ступни, вот ладони, и постепенно в голове у меня сложилась полная картина.
— Я не князь, — сказал я старшему, всё-таки не врали сказки, домовой — он вот такой и есть, ни с чем не перепутаешь, — ты мне не льсти, не надо. И имя своё назови мне уже, что ли.
Домовой удивлённо посмотрел на меня, как будто я ляпнул что-то не то, забыл об осторожности, замер на несколько секунд, чего-то соображая, и вот тогда я сумел рассмотреть его полностью. Передо мной стоял маленький, но очень солидный и крепкий мужичок, при этом как-то карикатурно солидный, всё у него было слишком. И густой бородой он зарос до самых глаз, и росла она у него чуть ли не до колен, и слишком плотное тельце, и слишком короткие ножки, потешно это было немного, но потешно по-доброму, зато вот руки вызывали уважение, были они у него не хуже, чем у енота-полоскуна, такие же цепкие да ухватистые, и ещё глаза, понимающие это были глаза, вот как у старой собаки, с такой же грустью и поволокой.
— Так ведь нет у нас имён, — наконец развёл руками старший, — прозвища только. Тимофеич я, по первому хозяину так. А ошую и одесную от меня Альбертыч и Махмудыч, сотоварищи мои. Я из самого старого, но всечасного жилого в посёлке дома, они же из самых богатых, но из новых, недавних, поэтому так.
— Очень приятно, — я старался не улыбаться, — а моё имя — Даниил. Будем знакомы.
— Ты князь, — снова упрямо начал меня возвеличивать Тимофеич, — ты большак, ты владыко! Хранитель изначального огня! В душе своей! Какой же ты Данило?
— Даниил, — терпеливо поправил его я, — и я не князь.
— А зачем же ты тогда всё местечко наше в свою волю взял? — недоверчиво прищурился Тимофеич, — зачем нас сюда, пред очи свои, призвал? Ежели не князь? Зачем ты нас заневолить хочешь? Ты ведь не как сосед сюда явился, ты ведь силы своей богатырской дал нам отведать, огнём ужалил, страху нагнал, возражений не потерпел. И вот мы здесь все по слову твоему — как же не князь? К чему тогда всё?
— Хорошо, — вздохнул я, — действительно. Пусть буду князь, а надолго ли — жизнь покажет. И призвал я вас сюда, твоя правда, покориться мне. Знай, Тимофеич, и вы, все остальные, что пришёл я сюда найти себе место тихое да укромное, чтобы в силу войти и окрепнуть в ней. Знай, что таюсь я от ведьм, ищут они меня, а потому настроен я решительно, они меня жалеть не будут, ну и я никого тоже. Понятно?
— Тьфу, ведьмы! — не выдержал и сплюнул Тимофеич, — вот ведь гадость какая! Нет у нас их, князь, давно уже нет, погани этой! Спокойно живём, так и знай! До сегодняшнего вечера спокойно!
— А ты что же, — удивился я, — не любишь их? Они тебе разве не свои?
— Да какие же они мне свои! — завопил оскорблённый до глубины души домовой, — пакость они, смрад и скверна! Да и люди они, люди, а мы нечисть полезная! И не прислуживает никто из нас ведьмам этим, их слуги — кошки да во́роны, жабы да пауки, вот и вся компания! И то, коты наглые, чёрные, да во́роны мудрые и охальные — это только у верховных в услужителях, остальные-то мелкой гнусью обходятся! Не связывался бы ты с ведьмами, князь, не надо оно тебе! Без них хорошо, а с ними плохо!
— Вот ведь как, — я даже задумался, — мне-то казалось, что вы, как бы, одного поля ягоды, что ли. А вы вот чего. Не любите их, значит?
— Нет! — сурово припечатал Тимофеич, — боимся ещё! И уходим оттуда, где ведьмы живут!
— Вот и я, — мне пришлось развести руками, — опасаюсь. И тоже ушёл. Ищут они меня.
— Плохо дело, — понурился Тимофеич, — но вот и шёл бы ты дальше, князь, а? Мало ли на свете мест? Тут, гляди, город рядом, им сюда добраться — раз плюнуть. А там, в тайге где-нибудь, в землянке какой укромной — ну кто там тебя найдёт?
— Сам-то чего в тайге не живёшь? — усмехнулся я, — если там так спокойно? Тебе ведь, к тому же, и землянки не надо, тебе и нора подойдёт.
— Нельзя нам, — развёл руками Тимофеич, — заповедано так, исстари заповедано нам рядом с людьми быть, жизни от них набираться. Одичать боимся, плохо это, память потеряешь, себя потеряешь, сыроядцем станешь, раз — и нет тебя. Домовой — это от слова дом, княже.
— Вот и мне не хочется, — поддержал я его, — сыроядцем становиться. К тому же, если я одичаю, ведьмы тебе мелочью покажутся.