— Сообразил наконец, — усмехнулся я, кочегаря мангал, — нету, да. И дом мой по этому поводу сильно обижается и грустит, и просит найти. Есть у тебя кто на примете?
— Есть! — мгновенно сориентировался и обрадовался он, — есть, как не быть! Ну-ка ты, да, вон ты, под кустом грустишь который, а ну-ка, иди сюда!
И к нам в ответ на все эти его радостные вопли несмело приблизился молодой домовой, и глаза его были полны надежды.
— Бросили же недавно дом один, на двенадцатой линии! — взбудораженно и горячо объяснял мне Тимофеич, — хороший был дом, ладный! И семья хорошая была, с детьми, дружная такая! На лето только приезжали, правда, но и то хлеб! А теперь пропали! Вывезли недавно всё добро своё, отключили свет и воду, окна заколотили, двери законопатили, да и пропали, как и не было их! А у нас ведь в посёлке мест свободных нет, у нас ведь даже собачьи будки все заняты, вот до чего дошло!
— Но сюда не шли? — уточнил я, — что, прямо настолько хозяин плох был?
— Настолько, — решительно кивнул мне Тимофеич, — уж лучше к медведю в берлогу, чем сюда. А вот теперь, смотри, какая удача, и сарай у тебя ладный, и баня, и гараж — это ж сколько вакансий! Да это же почти все пустодомки наши место у тебя и найдут!
— Давай по очереди, — предложил ему я, — скопом не надо. На сегодня мне и этого хватит, остальные потом, по результатам. И как тебя зовут, парень?
— Так ведь нет имён-то у нас, — снова напомнил мне Тимофеич, — а прозвища заслужить надо, не успел этот ещё, и десяти лет ведь не прошло, как он жить начал. Так что пока просто кличь его соседушкой, и хорошо будет.
— Не тебя спрашиваю, — я бросил неприязненный взгляд на предводителя, и тот осёкся, — как тебя зовут-то, парень?
Стоявший передо мной домовёнок замялся, застеснялся ужасно, чуть не заплакал от огорчения, так ему хотелось в этот дом попасть, но сумел пересилить себя и выдавил чуть слышно:
— Никак… не заслужил ещё…
— Смотри, — и я повернулся к нему, и присел на корточки, чтобы быть поближе, — вы с Тимофеичем забыли, верно, что опасно тут будет, и очень. Это он там у себя отсидеться сумеет, а нам в случае чего нужно будет бой принять, ясно тебе? Так что ты подумай, парень, и подумай хорошо, куда голову суёшь, подумай, и дай ответ, потому что обратного пути не будет.
— Подумал, — кивнул тот не сразу, и мне это понравилось, ведь сначала он рассмотрел меня во все глаза, не торопясь и внимательно, дом рассмотрел, двор с постройками, прикинул что-то, а уже после этого и выдохнул решительно, как будто кидаясь в омут с головой, — согласен я!
— Ну-у, — сказал я, рассматривая его в ответ. А что, нормальный такой, небольшого ещё роста, на полголовёнки ниже Тимофеича, но опрятный, в отличие от многих, что не стеснялись ходить с мелкими веточками в бороде, и глаза хорошие, голубые и круглые, и лицо, если можно так сказать, доброе да застенчивое, и рубашка на нём была справная, и подпоясан он был чем-то даже, в общем, мне он понравился. — Тогда принимаю тебя на службу! И насчёт имени ещё, знаешь что, мне ваши обычаи не подходят, мне дух бесплотный в доме не нужен, а потому будешь ты Федькой! Ну или Фёдором, заслужишь если!
— Так не принято же! — ужом ввинтился между нами возбуждённый Тимофеич, — нельзя! Никак нельзя! Слишком много ты ему воли дал!
— Молчи! — шикнул на него я, — это у вас там, в обычных домах, с обычными людьми, нельзя. А у меня здесь стольный дом, крепость почти, и потому он… — тут я запнулся, вовремя прикусив себе язык на слове крепостной, и стал подыскивать определение вслух, — бастионный, может, или цитадельный, а то, может, фо́ртовый…
— Фа́ртовый скажи ещё, ага, — язвительно хмыкнул Тимофеич и раззявил было рот, чтобы снова затянуть свою шарманку, но я его перебил.
— Не важно! — с нажимом сказал я, — понял? Мой дом — мои правила. И вот ещё что — ночь на дворе, не видишь разве? Так что давай закругляться, знакомиться с тобой, Федька, по-нормальному уже завтра будем, иди пока хозяйство принимай, да и ты, Тимофеич, раз жечь нечего больше, давай до свидания. И остальным говорю, услышьте меня — всем спасибо, все свободны!
— Да как же нечего, — замялся тот, — я ведь за своим не ходил ещё, принесём сейчас.
— Самое вкусное напоследок оставил, что ли? — удивился я, — или там погань такая запредельная, что из ряда вон?
— Не совсем, — неопределённо ответил Тимофеич, смущённо глядя куда-то вбок и пожимая плечами, — да ты сейчас сам всё увидишь, пяти минут не пройдёт! Я быстро!