Федька хихикнул и тут же осёкся, до того мрачным взглядом наградил его Никанор, стоило только мне снять ведро, а вот Тимофеич стоял и спокойно улыбался в лицо дядьке, прямо в глаза ему, и улыбался так, что было понятно, есть у него на это право и не отведёт он взгляд, а во всём посёлке бесновались собаки, взял их за душу ультразвук, и перекрикивались где-то там встревоженные люди, в общем, балаган нужно было прекращать.
— Побыстрее давай! — подбодрил я мешкающего Никанора, — на меня-то прыгал прямо соколом, так что шевелись, всё равно не поверю!
Дядька в ответ лишь вздохнул горестно, отведя взгляд от Тимофеича, ничегошеньки он там не добился, но на меня смотреть не стал, а покорно полез по доскам беседки к разорванной авоське, залез в неё, завернулся, чтобы не упасть, нахохлился и закрыл глаза, состроив себе скорбную рожу.
— Вот так! — наставительно сказал я домовым, и они были во всём со мной согласны, — так с ними, с алкашами, и надо! Ладно, проехали, какой там подвиг у нас следующий по плану?
Глава 13
Меня сейчас, после победы над Никанором, переполняло энергией, меня потряхивало даже, а потому нужно было или через силу успокоиться, или на тех же дрожжах совершить ещё какой-нибудь подвиг.
— Ты там про нежить что-то говорил? — вспомнил я, найдя глазами Тимофеича. — Пойдём, покажешь. Победить не обещаю, но посмотреть хотя бы издали надо.
— Так время вышло, — развёл руками тот, — не найдём сейчас. Его следует в сумерках ловить, на границе дня и ночи, когда он уже проснулся, но в силу ещё не вошёл, когда ни нашим, ни вашим.
— А ночью нельзя, что ли? — удивился я.
— Можно, — кивнул Тимофеич, — ночью его даже искать не придётся, но он ведь тогда, рожа мерзкая, во всеоружии перед тобой предстанет, на пике силы своей. Оно тебе надо? Да и потом, кто же ночью в лесу по своей воле ходит? Хотя нет, ходить-то можно, с фонариком ежели и в очках защитных, но вот бегать или в битву вступать можно только тем, у кого глаза есть лишние. Не заметил сучок какой-нибудь и привет!
— Это точно, — согласился я с ним, — в сумерках так в сумерках. А днём что?
— Так прячется он днём, — объяснил старшина очевидное, — он, хоть и нежить, но не дурак. Не найдём мы его сейчас, нет. Так что пойду я, наверное, Данило, дел у меня невпроворот, а к вечеру возвернусь, да и пройдёмся с тобой до лесу, посмотрим да поищем, никуда он от нас не денется. А можно и отложить, не к спеху оно, ты же сейчас с каждым днём силы набираться будешь, тебе через неделю, может, будет это умертвие на один зуб!
— Странно, — удивился я, — утром ты спешил, а сейчас уже не к спеху.
— А сейчас мы его одолели! — радостно показал лапой Тимофеич на висящую авоську, — если б ты знал, князь, сколько он мне крови выпил! Так что пойду я жизни радоваться, новым взглядом на хозяйство своё посмотрю! Отдохну от этой пакости! А то ишь ты, придумал тоже — депрессия, говорит, у него! И где только слов таких нахватался!
— Нет у него депрессии, — посмотрел я на Никанора и прислушался к своим ощущениям, ведь сейчас, после наложения печати, эмоции его были мне слышны. — Алкаш он запойный, и слава богу. Была бы у него настоящая депрессия, Тимофеич, то кончилось бы всё уже лет двадцать назад, если не раньше.
— Как так? — изумился старшина и посмотрел на Никанора с большим подозрением, — не по-настоящему горевал, что ли? А чего ж тогда?
— По-настоящему, — поспешил защитить дядьку я, потому что подозрительность в глазах Тимофеича стала меняться на гнев пополам с презрением. — Просто психика у него устойчивая, здоров он, как бык, на голову здоров. Чего, как говорится, и нам желает.
— А-а, — с облегчением протянул старшина, — а я-то уж подумал… Ну ладно, пойду, если что — вызывай, предстану моментально!
— Бывай, — Тимофеич поклонился и исчез, а я повернулся к Федьке, — так, теперь с тобой. Давай договоримся сразу: если спросить чего хочешь, то не мнись, как сейчас, а задавай вопрос в лоб, хорошо? Или, к примеру, пожелания какие-то возникли, рекомендации там — не затягивай с ними, не бойся меня, я нормальный. Мне самому так легче будет, понял? Так что бросай стесняться, мы теперь одна семья.