— Хорошо, — успокоил его я, — запомнил. Сахарница пластмассовая, самая большая, для Федьки, одна штука. И я пойду, а ты всё-таки за Никанором посматривай, ладно? Бежать надумает — не лезь, ну его к чёрту, понял?
— Понял! — кивнул обрадованный домовой, — ну его, дурака, если счастья своего не понимает! Только ты вернись уж быстрее, хозяин, да с сахарницей! Уведут же, как есть уведут!
И я пошёл, провожаемый взволнованным донельзя взглядом Федьки, что тут же залез на крышу, на конёк самый, и принялся оттуда сверлить мне глазами спину, никто и никогда так меня ещё не ждал, а потому я прибавил ходу, чем чёрт не шутит, вдруг уведут перед самым носом, что тогда? Вроде мелочь, но разочаровывать домового и смотреть ему потом в печальные, всё понимающие собачьи глаза не хотелось бы.
Да и так километра два идти придётся, если не два с половиной, да не по самой лучшей дороге, и убивать час времени только на сходить туда-сюда не было особого желания, у меня же дел невпроворот.
И я припустил быстрым шагом, делая приветливое лицо всем встречным-поперечным, и вот уже в скором времени оказался на площади у конечной остановки автобуса.
Народу тут, несмотря на уже обеденное время, было навалом. Торговали всем подряд с железных торговых рядов, и крутились там люди, но я туда не пошёл, а направился я в самый здоровый магазинчик с гордой вывеской «Суперминимаркет», справа и слева к которому прилепились магазины поменьше, они уже вообще больше на раскормленные ларьки смахивали.
А ещё почему я именно туда направился — так ведь настоящее крылечко, под которым Федька, наверное, и жил, было именно там.
Внутри тоже, что хорошо, народу хватало, и были там отделы, и торговали там всяким разным, но я пошёл сразу в посудохозяйственный, но лучше бы не ходил, потому что там, у прилавка, столкнулся я с Алёной, чёрт бы её побрал.
Она стояла и просто разговаривала о чём-то с продавщицей, приятной тёткой средних лет, и улыбалась она, и смеялись они чему-то по-доброму, любо-дорого поглядеть, а я замер и встал столбом, и начал уже разворачиваться, но тут Алёна увидела меня.
Улыбка слетела с её губ, она нахмурилась, что-то сказала мгновенно насторожившейся продавщице, а потом они обе с показным равнодушием уставились в мою сторону.
— Покупать что-то будете? — не очень ласково пригласили меня к действиям.
— Да, — коротко и сухо ответил я, подошёл к прилавку и, оглядевшись, облегчённо ткнул пальцем в ту самую сахарницу. Не узнать её было невозможно: большая, пластмассовая, глупая, аляповатая, яркая, расписанная розами и ценой в двести рублей всего, была она тут, на Федькино счастье, одна такая, ни с чем не спутаешь.
— Серьёзно? — удивилась продавщица, но сняла сокровище с полки, а я почуял слышимый только мне горестный вздох откуда-то из-под прилавка. — Что-то ещё?
— Да, — стараясь не смотреть на Алёну, повторил я, — сумки ещё две хозяйственных, больших, вот этих, а в них положите вот что.
И я принялся скупать у них добрую половину неликвида, все эти запылённые кружки, вилки и ложки, ведь все же их с собой из города тащат, потом чайник, две кастрюли, две сковороды, как Федька и просил, ножи кухонные и столовые, полотенца, маленькую подушку с лёгким одеялом, простыни и наволочки, трусы и носки, в общем, мне нужно было всё и сразу.
— Пока хватит, — с сожалением добил до полного вторую сумку я, — потом ещё приду.
— Конечно приходите! — улыбнулась мне оттаявшая продавщица, да и почему бы ей не сменить гнев на милость, ведь уволоку я с собой отсюда кучу всего, что лежало тут много времени, по въевшейся пыли видно, — будем ждать!
— Обязательно, — вернул ей улыбку я и повернулся к всё ещё насупленной девушке.
— Знаешь, что, — сказал я ей, пытаясь поймать взгляд и соображая на ходу, чего бы мне такого соврать, чтобы объясниться, — ты извини меня, пожалуйста. Просто напомнила ты мне кое-кого, один в один, вот я и опешил. Не ожидал, прямо скажу. Да и потом, я ведь просто повернулся и ушёл, чего ты?
Алёна мне не ответила и не повернулась, лишь вытянула перед собой ладонь, в которую я ей вчера грубо сунул корзину, да посмотрела на неё.
— Как хочешь, — пожал плечами я, внезапно плюнув на все эти извинения, — хозяин-барин. Бабушке привет.
А потом развернулся и вышел, постаравшись выкинуть из памяти всё это, зачем оно мне, не ко времени же совсем, да и никаких планов я не строю. Красивая девушка, спору нет, но мне сейчас лучше о другом подумать.
Так я уговаривал сам себя, неся две оттянувшие мне руки сумки, их ещё в народе называли — «Мечта оккупанта», и вроде бы помогло. А потом меня встретил прыгающий от нетерпения на крыше Федька, потом мы доставали эту сахарницу, что обнаружилась, конечно же, на самом дне второй сумки, завёрнутая от греха подальше в одеяло, и распаковывали всё, и расставляли по местам, и определяли, чего я забыл купить из того, что требовалось купить прямо-таки безотлагательно, так что в скором времени Алёна выветрилась у меня из головы вместе со всеми своими обидами.