Знак
Июньская жара стрекотала цикадами и дорожной пылью по размазанному широкой жирной лужей западному пригороду Алматы. Мы стояли посреди длинной вереницы автомобилей в ожидании, пока сотрудник дорожной полиции откроет проезд вверх, в сторону гор. На улицу, перерезающую пополам пригородный поселок тонкой ровной линией, словно горячий нож податливый брусок масла.
Мы направлялись с местного базара «Алтын-Орда», груженные фруктами и упакованными в большие желтые пакеты кусками мяса, жира и костей, не более часа назад бывшие целым и живым бараном. Все для запланированного на завтра мероприятия, посвященного пятилетию ухода моей любимой бабушки в мир иной и поминовения остальных родственников, ушедших туда же.
В моей голове до сих пор отчетливо висела картина, как несчастного животного вытащили из загона, приволокли в воняющую смертью забойную, положили боком на грязный пол и равнодушно перерезали горло, позволив потокам крови вылиться в желоб, проходящий по центру помещения. Я с трудом перенес зрелище, заставив себя остаться на месте и досмотреть, как умирающее животное бьется в конвульсиях, и как в его темных, кричащих беспомощной тоской глазах угасала жизнь. Потому что я ел и ем мясо каждый день, и было бы лицемерно воротить нос от того с чего начинается путь моего ежедневного обеда или ужина.
Когда я все же вышел наружу к матери и дяде, оглушенный увиденным, то подумал, что не хочу быть частью этого процесса. Частью этой грязной, измазанной кровью и пропахшей смертью мясницкой, видеть этих ловких провинциальных ребят в резиновых сапогах и фартуках, равнодушно разделывающих тушу за тушей. И больше никогда не смотреть в глаза животного, прощающегося с жизнью ради кулинарных забав людей.
Я вдруг задумал немедленно стать вегетарианцем. И тут же поделился решением с матерью, которая, в свою очередь, несколькими весомыми аргументами приземлила меня на землю, обнажив непрактичность и бессмысленность затеи.
И вот мы стоим в веренице автомобилей, чтобы проехать к могиле бабушки, на кладбище возле поселка, чуть выше того самого базара. Машины не двигаются. Вдалеке молодой полицейский знаками разруливает заблокированное движение. Только не в нужную нам сторону.
- Чертовы гайцы! Кого они там опять встречают?!! - ругается моя дядя, нетерпеливо надавливая на педаль газа чтобы через секунду резко ударить по тормозам.
Мы молчим.
- Давай завтра приедем! Я знаю, это надолго! Мясо в багажнике испортиться и его в ресторане не примут! - продолжал брюзжать он, обращаясь к матери.
- Это нужно сделать сегодня. Завтра у нас времени не будет, - с напряженным спокойствием выдавливает из себя моя мать. Я отчетливо читаю в ее голосе металл, образованный раздражением на безответственность и капризность младшего брата, который взвалил на ее плечи все хлопоты с подготовкой к событию и не мог даже без лишних нервов справиться с ролью простого водителя.
- Мы тут будем стоять два часа! Я знаю! Опять шишки приехали и все дороги перекрыли. Все местного кумыса не могут напиться! – почти кричит дядя, нервно закуривая сигарету, глубоко затягиваясь и выпуская длинную струю дыма в открытое окно. Дым все же проникает в салон и перемешивается с запахом жары, пыли и нагретого пластика внутри салона.
Мама ничего не отвечает. Я краем глаза вижу как сжимаются ее красивые полные губы, теребят шляпу натруженные пальцы в испорченном маникюре. Она отворачивается в окно и терпит. Ради того, чтобы дело было сделано. Она хорошо знает младшего брата и давно смирилась с особенностями его характера.
Минута проходит за минутой. Напряжение в салоне становится почти физически ощутимым.
- Схожу и спрошу что происходит, - первым не выдерживаю напряжение я и выхожу из автомобиля, испытав облегчение, что своей инициативой немного разрядил обстановку.⠀
Я направляюсь к перекрестку, обходя вереницу разгоряченных, гудящих клаксонами автомобилей. Подхожу к полицейскому, молодому парню со строгим и напряженным лицом.
- Что случилось? – спрашиваю я.
- Он приехал. Сказали не пускать, - коротко и безразлично ответил тот.
- Куда приехал? В поселок Раимбек? – наигранно наивно переспросил я, стараясь не улыбаться.
И тут строгое и напряженное лицо полицейского внезапно расплылось в широкой улыбке, обнажив за маской равнодушного служителя закона в униформе обыкновенного доброго молодого пацана. Тут и я не смог не улыбнуться ему в ответ. Он, конечно, понял мой сарказм.