По сравнению с грязной и нищей деревней, где они покупали сувениры, даже дешевый французский отель для туристов, не склонных роскошествовать, казался образцом современной цивилизации. После обильного обеда на террасе с видом на море и цветочным бордюром, выложенным по каменному ограждению, Яша почувствовал тяжесть в желудке и решил прогуляться по городу.
Был рамазан. На узких туземных улицах Туниса сидели застывшие у стен фигуры людей, уставших от голода. Во время этого поста правоверным мусульманам не позволялось ни есть, ни пить, ни курить, ни любить в течение всего дня — от рассвета до заката.
Лавки были открыты, стучали молотки медников, строители укладывали камни, возводя стену, но все двигалось в каком-то странном, замедленном темпе. Люди надеялись этим ускорить томительное течение времени, приблизить желанный час ночного пиршества.
Иногда встречались женщины, укутанные во множество одеяний, большею частью толстые до того, что даже сквозь складки одежд было видно, как жир колышется на каждом шагу. Яше уже сказали, что, по мнению тунисцев, очарование женщин возрастает вместе с объемом и весом их тел. Краем шали они прикрывали лицо, но выпуклые черные глаза их смотрели дерзко и весело. Рамазан — праздник ночи — был их праздником.
В щели узких улиц, спускающихся к берегу, было видно, как густо синеет море с приближением вечерней поры.
Яша уже подходил к туземному базару, когда послышался выстрел из пушки, возвестивший наступление ночи. Из-за далекого расстояния он показался ему слабым хлопком. Для тех же, кто ждал его с нетерпением изголодавшегося, этот тихий, далекий звук прогремел, очевидно, как труба Джебраила. Яша увидел то поразительное зрелище, которое можно видеть лишь на Востоке в вечерний час рамазана.
Горшечники, медники, сапожники, торговцы тканями, коврами, оружием стремительно закрывали свои мастерские, покидали разложенный на земле товар, прикрывали лотки и, смешиваясь в толпу, бежали, бежали, устремляясь к выезжающим навстречу этой толпе лоткам и жаровням, распространяющим запах жареного мяса, лука, перца, раскаленного жира — запах, которым пропитаны, казалось, все страны ислама.
Разносчики в просторных галябиях сновали в толпе, держа на головах подносы с лепешками, сластями и другой снедью. На жаровнях, наполненных раскаленным песком, готовили кофе, на других жаровнях, смазанных маслом, пеклись тончайшие и сладчайшие блинчики. Перед высокими узкими жерлами печей крутились вертикально установленные вертела с пластами мяса, нанизанными на них. Вдоль стен на корточках сидели люди с гибкими чубуками кальянов. Говор, шум, крики соединялись со звуками музыки, доносящейся из шатров, накрытых коврами. Там, в этих театрах, начиналось представление, продолжающееся всю ночь. Рамазан разрубал сутки на две половины: день — для труда, поста и молитвы, ночь — для пира и наслаждений!
Было уже совсем темно, когда, спустившись по узенькой, уступами круто бегущей вниз улочке, освещенной керосиновыми лампами лавчонок и дешевых харчевен, на углу другой улицы, возле лотка со сластями, над которым горел фонарь, называемый в России почему-то «летучая мышь», Яша увидел вдруг того самого гида, который возил их к развалинам Карфагена. Гид ел горячую лепешку, облизывая жирные пальцы, и беседовал с каким-то маленьким большеголовым мавром в шелковых широченных штанах и в коротенькой безрукавке, расшитой золотыми нитками. Гид вежливо удивился, увидя Яшу, выходящего из проулка.
— Вы отваживаетесь ночью заходить на такие улицы, мой господин, где я даже днем не осмеливаюсь бывать! — сказал он, улыбаясь.
Яша недоверчиво пожал плечами.
— А здесь есть грабители? — спросил он.
— Грабители есть во всем мире, — ответил гид, вытирая пальцы и губы платком. — Здесь, на Востоке, это просто одна из многочисленных профессий человеческих. Там, где есть судьи и полицейские, там непременно есть и воры. У нас говорят: аллах дал зайцу быстрые ноги, но заяц не захотел бегать. Тогда аллах создал орла. Заяц, спасаясь от орла, исполняет волю аллаха. Аллах создает ямы не для того, чтобы в них падали, но для того, чтобы смотрели под ноги. У нас же, в Тунисе, еще жива память о прошлом. Наши предки в течение столетий славились грабежами. Вы ведь слышали, несомненно, или читали, мой господин, что тунисские морские разбойники еще двести — триста лет назад наводили ужас на Средиземное море…