И действительно! Пожалуй, это была единственная газета, статьи и вести которой его совершенно, ну нисколечко не интересовали!
Дойдя до конца перрона, Ленин остановился, глубоко засунул руки в карманы длинного теплого пальто. Мороз был несильным. Шел мелкий редкий снежок, но небо на западе уже прояснилось, и солнце, просвечивая сквозь искры снежинок, широко открывало даль. Если б поезд шел, он был бы виден задолго до прибытия.
Сколь ни мало Ленин держал в руках эту газетку с дурацкими спиритически-духовидческими заголовками, цепким журналистским глазом он успел отметить и непомерно большой (для такой газетки!) тираж, и то, что газета эта — ежедневная!
Подумать только: ежедневная газета с известиями из загробного мира!
Ленин пожал плечами. Что же это, братцы, творится в русском обществе?
Еще в Лондоне Горький рассказывал ему про повальное в последнее время увлечение всякими религиозными сектами, теософскими, антропософскими, спиритическими, духовидческими и прочими кружками, в которых не только столы вертят уже, но издают книги, переводя со всех языков, устанавливают какие-то фантастические связи с йогами, ламами, колдунами и ведьмами, и вот пожалуйста — ежедневная газета!
Откуда вдруг такая тяга к бесам и духам, к мертвечине и чертовщине? В чем причина?
Поражение революции?
Реакция?
Естественное следствие отчаяния, охватившего слабых и изверившихся в революции людей, потерявших силу к борьбе и пытающихся в чем-то ином отыскать утраченный смысл жизни?
И поражение, и реакция, и отчаяние несомненно играли в этом деле свою подсобную роль, но суть была не в них.
Суть в неторопливом, медлительном, но неуклонном и настойчивом наступлении старого, умного и умелого врага — субъективного идеализма, отказавшегося от поэтического мистицизма былых времен, полностью принявшего в обиход методы и терминологию своего противника. Он шествовал не в халате мага, расписанном иероглифами, а в сюртуке профессора, изъяснялся не ассирийско-халдейскими символами, а вполне современным научным языком.
Ученые, разгромившие своими вторжениями в тайны природы наивную веру в религиозные предания, не узнавали врагов в почтенных собратьях, говорящих на их собственном языке, готовых признать их открытия и на этом основании требующих в их высоком ученом мире места, кафедр и учеников.
За ними стояли тени Канта и Юма, Беркли и Фихте, Гегеля и Шопенгауэра. Они опирались на скептицизм и на здравый смысл. Слово «бог» заменяли термином «разум», вместо «дух» говорили «энергия».
Но, возвращаясь в массы, благодаря тому же здравому смыслу, «разум» снова превращался в «бога», «энергия» становилась «духом», а за ними, шелестя белыми и черными крылышками, летели сонмы ангелов и чертей. Ибо, рассуждал здравомыслящий скептик, если есть бог, значит, есть и все присущее ему. Что это за бог такой с усеченными природой правами?
На смену старым разговорам о богоискательстве идут теперь новые — о боготворчестве, даже о богостроительстве.
Жалкий страх перед жизнью без религии. Как будто человечеству вечно нужна вера в какую-то сказочку, хотя бы и научно-философскую. Как будто люди не могут, не смеют, не должны прямо и смело смотреть в лицо правде.
Спору нет, всякая кроха правды достигается в тысячекрат большим трудом, чем любое положение веры, но только правда имеет значение и смысл для человеческой жизни.
Правда как цель, правда как смысл, правда как метод — должны лечь в основу философии большевизма! Иного пути нам не дано!
В дни революции об этом как-то не приходилось задумываться, но теперь, когда борьба перемещалась в иные уровни политической жизни… Даже среди близких ему людей не все понимали, как важно сохранить принципиальность в идейных вопросах. Некоторые считали, что в темной, неграмотной, забитой России, половина населения которой жила в такой невероятной глуши, где люди боялись даже тележного скрипа, поле орали сохой, печи топили по-черному, одевались в домотканую ряднину, верили в домовых и леших, компромисс с религией можно было бы оправдать.
«Людям надо во что-то верить! — говорили они. — Люди не в состоянии принимать жизнь без веры во что-то такое, что возвышалось бы над пустой обыденностью. Стремление к истине, как ведущая сила существования, доступно не всем. Необходимо найти что-то равноценное вере в бога и столь же доступное простому русскому человеку». Другие, заботясь об интеллигенции, утратившей веру, спешили предложить взамен религиозных суеверий наспех сработанные суеверия научные. Но даже архинаучные суеверия остаются суевериями, отдаляют людей от правды, в познании которой и состоит смысл человеческого существования…