Ответа долго не было.
В ожидании, бережно расходуя постепенно тающие денежки, он подолгу спал и полюбил сны, хотя и редко помнил, что ему снилось, по пробуждении. Они были как другая жизнь. И если она оборачивалась кошмаром, от него легко было избавиться, пробудясь. Вот от этой жизни проснуться уже нельзя…
Потом и спать стало трудно.
Лежал, раздумывал, чувствуя, как с этими мыслями уходит, испаряется, исчезает неощутимо прежняя его душа, заменяясь чем-то иным… Он догадывался, что партия проверяет его побег, что поверить ему так просто, на слово нельзя. И, хотя понимал справедливость этого недоверия, он вместе с тем злобился на это. С каждым днем эта злоба нарастала, превращаясь в ненависть. Уже не только те ненавистные люди из руководства, но и вся партия казалась ему теперь никчемной, бессильной, обреченной на жалкую гибель, на скорое и презренное забвение.
В начале июня на улице к нему подошел незнакомый молодой человек. Он негромко пробормотал условную фразу пароля:
— Позвольте представиться, я с Цейлона приехал.
— А я с Борнео, если вам будет угодно, — ответил Проклов и протянул руку товарищу. — Как величать прикажете?
— Как назовете, так и сойдет! — отозвался молодой человек. — Будьте уж сами крестным для этого случая. Мне ведь только письмо вам вручить да кое-что в двух словах передать, и я дальше поехал. Мне спешить надо.
— Ну ладно, крестник, раз так, то действительно обойдемся… Пойдем куда-нибудь, на кладбище, что ли… Выберем могилку со скамеечкой. Посидим, будто родственнички… — предложил Проклов, насмешливо думая про себя: неужели этот желторотый торопыга послан расследовать обстоятельства его побега? А вдруг, поняв, что обманут, Озмиев каким-нибудь хитрым способом подсунул руководству партии ту самую бумажонку, которую он написал, — и те олухи, сверясь с почерком, убедились, приговорили заочно, послали этого щенка в качестве исполнителя, чтобы пристукнуть его, Проклова, как собаку?
Посланец пожал плечами.
— Мне — один черт. Вам виднее. Пошли хоть и на кладбище!
Стараясь держаться позади, Проклов думал: «Письмо читать при нем не стану, чтобы не дать ему возможности незаметно вытащить револьвер, а если увижу, что вытаскивает, — собью его первым ударом. С таким-то телепнем я как-нибудь управлюсь. Ну и посылают, оболтусы!»
— Дельце у меня небольшое. Во-первых, вот извольте, — письмо… — сказал посланец, когда они сели на скамью возле заросшей сорной травой могилы какого-то Даниила Порфирьевича Пермовского, оплакиваемого, как сообщалось на камне, безутешной вдовой и детьми. — Охранное вас усиленно разыскивает. Ваши приметы и фотографии разосланы и в западном крае и в Финляндии. Не говоря уже о столицах. У нас — точные сведения. Так что имейте в виду. Поосторожнее просили держаться. Про Наташу знаете?
Проклов покачал головой:
— Нет.
— Повесили ее. Вылечили, судили и повесили. Был слух, что сам Гершельман ходатайствовал о помиловании, но царь сказал: нет.
— Царь нашего брата не милует! — сказал Проклов.
— Да. Теперь о деле. Инструкции — в письме. Вы потом прочитаете. На словах передать приказано следующее: наши организации там разгромлены не полностью. Остался кто-то…
— Где это «там»? — перебил Проклов.
— А это в письме написано. Мне велели только на словах подтвердить, что, по последним сведениям, оставшимся на воле товарищам можно полностью доверять. Им про вас тоже послано сообщение.
— Так мне, что же получается, заново где-то создавать организацию? Или возглавить старую? Делать-то что конкретно?
— Это мне не сказали, это, наверно, написано в письме.
— Угу… — Проклов кивнул и спросил: — А денег они не передали?
— Денег? — посланец несколько растерялся. — Н-нет, не знаю… Каких денег?
— Хотя бы на дорогу. Мне ведь надо как-то жить. Я здесь прожился совершенно. У меня вот тридцать пять копеек всех капиталов.
— Я не знаю… Мне не сказали. У меня тоже в обрез… Я от себя по-товарищески могу вам дать три рубля… Вот, если вас как-то устроит, пожалуйста! Берите, берите! Не стесняйтесь!
— А вы?
— Ну, я обернусь как-нибудь, мне, наверное, хватит! — сказал посланец.
— Спасибо! — Проклов взял зеленую бумажку, спрятал в карман. — И это все, что они вам поручили сказать?
— Да, все.
В пакете оказалось отпечатанное на «ремингтоне» решение, назначавшее Проклова руководителем Киевского областного комитета, которому подчинялись партийные организации четырех губерний, а также поручавшее ему как можно скорее создать и возглавить боевую дружину для производства экспроприации и террористических убийств крупных царских чиновников. Под решением стояли подписи председателя и секретарей, а ниже хорошо знакомая ему печать Центрального Исполнительного Комитета.