«Ах, как-нибудь! — сказал он себе. — Надо будет с адвокатом посоветоваться, они знают все ходы-выходы. Не идти же в самом деле под ружье, глупо ведь!.. Дать денег адвокату, Пфердову тому же… Он, кажется, жулик порядочный. Впрочем, они все жулье! Сдерут много, но пускай, наплевать!»
5
«…Я очень признателен тебе за решение подарить пятьсот рублей из денег, оставленных тебе дядей Виктором. Мысль же о том, что ты отдаешь мне свой долг и возмещаешь расходы, которые я на тебя произвел, я прошу оставить раз и навсегда. Не дело нам с тобой считаться, дорогой Яша! Я тебе помогал из родственного, то есть чисто нравственного, долга, а не в расчете на то, что ты мне будешь когда-нибудь возмещать расходы. И если ты испытываешь какое-то чувство долга по отношению ко мне, оно должно быть нравственным, а не потому, что дядя Сережа когда-то платил за тебя в гимназии и покупал одежду. Долги следует платить чужим, а родные люди есть родные. Тут особые отношения, при которых счеты заводить ни к чему.
Прости меня за это маленькое поучение!
Еще раз спасибо за твой щедрый дар. Мы с Любовью Афанасьевной были очень тронуты и, надо сказать, выручены. Деньги пришли как раз, когда у нас образовался дефицит, и мы не знали, чем сумеем покрыть его. Теперь мы спасены. И это лишнее доказательство тому, что дар твой произведен от чистого и прекрасного сердца.
Что же касается идеи насчет того, чтобы поехать за границу с образовательной целью, то ты знаешь, как мы с Любовью Афанасьевной благоговеем перед образованием и радуемся возвышенному направлению твоих мыслей… Париж для молодого человека, конечно, более приятен, но я думаю, Яша, что у немцев ты получишь более капитальное образование, поскольку немцы — народ серьезный и основательный, а французы любят шутить, и к ним не сразу привыкнешь. Да и француженки при твоей доверчивости и душевной простоте могут сыграть коварную и разрушительную роль в твоей судьбе.
Поезжай в Германию, Яша! Поскольку отечество лишило тебя законнейшего из человеческих прав, права на образованность, поклонись немцам, которые, мы думаем, не откажут тебе в этом. Тем более что ты просишь не бесплатно.
Итак, дорогой Яша, мы радуемся, что солнышко наконец проглянуло сквозь тучи твоего существования. И хотя это достигнуто ценой тяжелой утраты, на все божья воля. Может быть, мученическая кончина дяди Виктора послужит искуплением его грехам, и, в первую очередь, греха душевной черствости и пренебрежения к родственным обязанностям, но да бог ему судья!
(Рукою тети Любы приписано.)
А нам Виктор Лукич в духовной ничего не оставил! Ты только представь себе такое! Все кругом спрашивают, а мы с какими лицами должны отвечать? Просто стыдно и непонятно, за что он нас так. Ведь какими деньгами ворочал! Знакомые спрашивают: вы были в ссоре? А что мы можем ответить?
Так-то. А ведь на том свете за все спросится, за все придется давать ответ. Я полностью согласная с тем, что тебе написал Сергей Лукич насчет немцев. Только гляди, Яшенька, хорошенько, чтобы они тебя не обжулили. Помнишь того немца толстого, с которым мы было не вошли в компанию? Они такие! Мой тебе совет: рассчитай сразу же, сколько тебе надо по месяцам, и не выходи из этого расчета, а то сразу вылетишь в трубу. А хочешь — дай нам эти деньги на сбережение, а мы будем высылать по частям, как ты скажешь. Не чужие, не обманем. Впрочем, как знаешь, а то еще подумаешь чего, не приведи господи!
Будь же здоров, бог с тобой!
Ты у нас заместо сына, не забывай это!»
6
Столица встретила холодом, сыростью, угольным смрадом, мглой. В департаменте, куда он сунулся с прошением, все ушло будто под воду. Чиновники уклонялись от разговоров, из кратких ответов их вырисовывалась полнейшая безнадежность. Такое простое дело, как получение заграничного паспорта, превращалось в безысходное предприятие.
— А вы дайте, сударь, кому-нибудь, — посоветовал ветхий швейцар, сохранившийся здесь, судя по его облику, едва ли не с екатерининских времен, — а то ведь зря только проходите…
— Я бы дал с удовольствием, но кому?
— Это надо спервоначалу узнать, конечно, — согласился швейцар, ловко принимая полтинник. — Премного вам обязан! Вы не к большакам-то идите, Ваше благородие, а у маленьких спрашивайте, которые на побегушках, у их, значит. Но им, конечно, тоже надо дать, кому два, а кому три рубля. Тут, значит, полтинничком не отделаешься…