— Вы уж, братцы мои, тово… попроворнее! Как царь покажется, так шапки долой и на колени! А на опричников с опаской, с опаской поглядывайте… Это народишко такой… чуть что — голова с плеч! Им это — пара пустяков. У них это в обычае: головы-то рубить! Так что падайте ниц, кланяйтесь, а наверх-то поглядывайте, чтобы увернуться в случае чего не от сабли — так от плетки. Тоже не сладко небось, как врежут, а? Хо-хо-хо!..
В толпе согласно захохотали.
— И поживей, поживей, голубчики, в темпе! Сделаем все ладно и скоро, и отпущу вас с богом! А то ведь заморожу, черти окаянные! Пока не будет как следует, не отпущу. Околеете — не отпущу! — и весело грозил он им пальцем и снова прятал руки, засовывая глубоко в карманы.
— Скажите, пожалуйста, а где он сам?
Яша оглянулся. Прелестная мордашка с сияющими глазенками тянулась разглядеть происходящее из-за его плеча.
— Про кого вы спрашиваете, мадемуазель? Кто «он сам»?
— Как — кто? Как это — кто? Шаляпин, конечно!..
— Шаляпин?!
— А вы разве не знаете? Он у них снимается! Играет Ивана Грозного!.. Проезжал, говорят, а я не видела. Ах, если бы пробраться ближе хоть немножечко…
— Давайте попробуем… — предложил Яша. — Держитесь за меня крепче, а я попытаюсь протолкнуться…
Девушка крепко вцепилась ему в руку с портфелем, и Яша двинулся левым плечом вперед. Их бранили, отталкивали, возмущенно били локтями, даже щипали, но они все же протиснулись в первый ряд, где их сразу же разъединили.
— Ну, посмотрите, посмотрите! — кричал главный распорядитель, указывая на толпу у веревки. — Господа! Что вы делаете? Господин пристав! Наведите же порядок, в конце концов, умоляю! Ведь они нам сейчас все разрушат!
Отчаянно свистя, дюжие городовые навалились на зрителей, отталкивая от веревки.
— Давай скорее снимать, Василий Михайлович! Сам видишь, какое столпотворение!
— Это все Шаляпин!
— И Шаляпин бушует! Он там замерз совсем. Я сейчас подходил, бранится, сам не свой. Глаза злющие!
— И прекрасно, что злющие! Этого нам и надобно. Ну, еще разок репетируем — и с богом!
— Да полно тебе репетировать! — взмолился Благонравов. — И так совсем зарепетировался. Сними, голубчик, авось все будет как надо.
— Тянут, тянут немыслимо! — страдальчески морща лицо, ворчал Крылов. — Подогнать бы их еще… в темпе, в темпе! Ну хорошо, хорошо! Если ты настаиваешь — давай!
— Я просто боюсь, что эти поднажмут, все рухнет, и такое безобразие начнется… Давай уж как есть, начни!
— Ну хорошо, хорошо!..
Засунув руку в глубокий карман, Крылов вытянул оттуда массивный секундомер.
— Внимание! — вскричал он, надрывая глотку. — Приготовиться к съемке! К съемке-е! Приготовиться! Бныкин! Вот того рыжего, с дурацкой харей, поближе поставьте, сюда, сюда. Пусть рот разинет пошире… Ага, ага, тебя, братец, тебя! Ну и пасть! Хо-хо-хо! Так и стой столбом. Столбом! Понял? Орясина… Ну-с, так… Все готово? Царь готов?
— Готовы-с! — крикнул от ворот помощник.
— Исчезни!.. Внимание! Съемка! Начали! Пошли-и…
Кто-то больно наступил Яше на ногу. Яша выбранил соседа «медведем» и очень удивился, услыша в ответ ворчливое извинение на французском языке. Он повернулся было к соседу, но в этот миг из ворот Космодемьянской башни выехал на белом коне старик в богатой горностаевой шубе, расшитой крупным жемчугом, и в сверкающей на солнце мономаховой шапке; да ним ехала свита и опричники, черные как воронья стая, у седел их были привязаны метлы и собачьи головы с оскаленными зубами. Воеводы в шеломах и кольчугах, знатные бояре в горлатных шапках, епанчах и опашнях…