Человек с фонарем, пробегая внизу, закричал раздраженно и тонко:
— Господа! Не выходить из вагона! Ну, что за люди, христом-богом просишь!.. Господа! Я к вам обращаюсь, ступайте же…
— Я — действительный статский советник! Как вы смеете?.. — гневно басит медвежья шуба.
— Ах, господи! Я ж именно ради вашей же безопасности… Умоляю, ваше превосходительство, ступайте себе в купе… Сударыня, вы-то хоть бы не мельтешились тута, я попрошу! Сударь!!!
В тесном коридорчике, распахивая дверь в первое купе, Денис Давыдов сказал:
— Чтобы нам не чиниться и не смущаться друг дружки, позвольте ж сразу отрекомендовать себя в ваше знакомство! Крылов Василий Михайлович. Служу на железной дороге.
— Очень приятно. Благонравов Александр Алексеевич.
— Снимайте шубу, Александр Алексеевич, присаживайтесь. Судя по выправке, офицер?
— Отставной есаул Войска донского… Ныне же, так сказать, предприниматель!
— Оно и лучше, Александр Алексеевич!
— Не спорю, Виктор Михайлович, не спорю…
— Василий я, Василий!
— Ах, простите, оговорился… Не сочтите за…
— Пустяки! Какие там счеты между русскими людьми! Помилуйте! — перебивая, замахал руками Крылов. — Именинник я завтра! Вот единственное, что имеет значение!
При ярком электрическом свете усатое лицо его потеряло свой гусарский облик, округлилось, подобрело, распахнулось, показывая простоватого, задушевного человека, любящего хорошо и сытно покушать, выпить и потолковать за чаркой с любезным и умным собеседником. Из специальной дорожной корзиночки он ловко извлекал рюмки, тарелочки, завернутые в бумагу семужку, ветчинку, икорку, маслице, свежие калачи, достал и откупорил бутылочку, все это ласково называя, ухмыляясь открыто и радостно.
Благонравов невольно ощутил теплую, дружескую приязнь к этому складному, уже довольно пожившему и повидавшему свет господину, сохранившему, тем не менее, такую теплую привязанность к житейским удовольствиям.
— Предприниматель — распрекрасное занятие! — говорил между тем Крылов, расставляя закуски. — Независимость! Что может быть лучше? Сам всю жизнь стремился к независимому положению, все хотелось из лямки вырваться… Черта с два! Завяз! Пускался в коммерцию — прогорел! Пробовал беллетристикой прокормиться. Писал рассказишки… Печатали. Стало быть, неплохие. Но увы! Для писательства досуг нужен. А я привык двадцатого числа жалованье получать. Круг!!! Второго Крылова русская литература не обрела! И вот служу. Еду к начальству получать нагоняй! Шею давно не мылили. Намылят имениннику. Хе-хе…
— Шутите, Виктор Михайлович!
— Я не уверен, но именинник-то завтра Василий…
— О!!! Простите, пожалуйста!
— Черт с ним, Александр Алексеевич! Зовите Виктором, если вам так удобнее! Давайте лучше выпьем по поводу приятного знакомства. Ваше здоровье!
— Взаимно, Василий Михайлович, с ангелом вас! За ваше благополучие!..
Крылов, выпив, немного помолчал, глядя за окно во вьюжную тьму. Под столиком жарко и уютно потрескивали угли в печурке.
Он храбрился, говоря, что едет получать лишь нагоняй. Акты недавней налетевшей ревизии и заключение ревизора, оставшегося крайне недовольным положением дел на участке, которым управлял Крылов, грозили последнему если и не полной отставкой, то, во всяком случае, переводом со значительным понижением и всякими, вследствие сего, ущербами для благосостояния. А ведь все шло так славно до последнего времени! Были благодарности, и хвалы, и денежная немалая премия за составления справочника тарифов на перевозки разного рода грузов… И вдруг на тебе! Ах, как нехорошо в сорок восемь лет срываться с места, искать работу, бедствовать!..
Он потряс головой, отбрасывая мрачные думы, налил снова в рюмки коньяк.
— А вы, Александр Алексеевич, чем промышляете?
— Я, Василий Михайлович, содержу в Москве контору по прокату кинематографических картин, — любезно сказал Благонравов.
— Каких же картин? Вообще картин или «Патэ»? «Гомон»?
— Нет, не вообще и не «Патэ». Я, Василий Михайлович, занимаюсь, главным образом, лентами итальянского производства… Компания «Итала», «Чинес», «Амброзио».
— Из древнеримской жизни небось все?