Идеи, брошенные в его душу великим безумцем Орленевым, прорастали! «Я еду искать ответа на вопрос: что именно должно быть мною достигнуто?» — так говорил себе Яша под стук вагонных колес, безуспешно пытаясь разыскать на карте карманного атласа ту крохотную точку, которая обозначала бы Дорнах.
Неожиданно избранный им маршрут послужил причиной довольно странного и неприятного инцидента на русско-австрийской границе. Чиновник предложил ему пройти на таможню, взяв с собой чемоданы. Носильщика под рукой не оказалось, и Яша потащил вещи сам, от чего он уже несколько поотвык. На таможне два жандармских офицера снова подвергли все, вплоть до белья, самому тщательному осмотру, продержав Яшу голым в маленькой, скверной, довольно холодной комнатке добрых полчаса. После этого до слез унизительного сидения его, уже одетого, провели по узкой и грязной лестнице куда-то наверх, в серую комнату с грязными оконцами, где сидел третий полицейский офицер с морщинистым и болезненным лицом человека, страдающего катарами. Он быстро взглянул на Яшу, буркнул злобно: «Не тот!» — и стал угрюмо читать какие-то бумаги. Два первых жандарма огорченно переглянулись, вежливо извинились перед Яшей и приводили его в вагон. Причем чемоданы его теперь уже нес солдат. У двери купе они снова извинились и исчезли. А Яша, обращаясь к зеркалу, произнес то проклятие, которое и до него тысячи раз произносили русские люди, покидая свое возлюбленное отечество.
Яша не знал, конечно, что причиной этого инцидента был донос, полученный охранным отделением в Петербурге от одного из своих многочисленных агентов. В доносе говорилось, что этим поездом и по этому маршруту едет один из самых опасных врагов государства, молодой террорист Владимир Заврагин, недавно бежавший из пересыльной тюрьмы и, возможно, имеющий при себе секретные бумаги, адресованные заграничному руководству революционным движением в России. Не знал он и того, что офицер с неприятным, болезненным лицом был помощник начальника петербургской тюрьмы, ответственный за побег и хорошо знавший Володю лично.
Он же, ожидавший к пасхе производства в следующий чин и горько переживавший побег арестанта, ставивший крест на этом давно и страстно ожидаемом повышении, не знал, в свою очередь, что Володя Заврагин еще вчера ночью тайной болотной тропой благополучно перевезен через границу, а с паспортом и вещами для него в поезде едет совсем другой человек, который передаст все Володе на первой же австрийской станции, а сам тем же путем, что шел Володя, вернется в Россию.
До отхода офицер еще раз прошел по всем вагонам, осмотрел каждое купе, заглянул на паровоз и, убедись окончательно, что человека, которого ищет, здесь нет, угрюмый и расстроенный вернулся в ту самую комнату с грязными окнами, где уже второй день сидел безвылазно, как паук.
— Ну, или мы его завтра зацапаем, или… — сказал он и махнул рукой, садясь за свой стол, обтянутый закапанным чернилами зеленым сукном.
Офицер, сидящий в ожидании партнера за другим столиком с расставленными на доске шахматными фигурами, невольно поморщился: так зловонно было дыхание пришедшего.
— Евсей Карпович, дружочек, — ласковым тоном сказал он, — скажите, почему бы вам не попробовать клизмы?
Помощник начальника тюрьмы нахмурился и покраснел.
— Клизмы? Какие клизмы?
— Да обыкновенные, очистительные! Грубо говоря, клистир, каким солдат в лазаретах пользуют. У вас же это желудочное?
— Да, пожалуй, желудочное…
— Все от желудка, уверяю вас! Я недавно прочитал книжку, удивительная премудрость — учение йогов индийских. Они еще за тысячу лет знали, что это первейшее средство! И птицы так делают… Я одолжу вам эту книжку, там подробно описано. Я сам раз в две недели хожу к фельдшеру. Промоет — и как стеклышко!
— Что ж… клистир, пожалуй, можно попробовать…
— Попробуйте, попробуйте, я скажу фельдшеру. Вот и профессор Мечников, говорят, советовал…
Помощник начальника тюрьмы кашлянул, прикрывая ладонью рот.
— Я профессорам, по правде сказать, не верю. Жулье!
— Ну, это старинное средство.
— Разве что старинное…
Они замолчали. Глядя в окно, за которым истлевал мокрый весенний денек, помощник начальника тюрьмы сказал.