Уже потом, в Дорнахе, лежа в чистенькой и уютной комнатке местного битком забитого отельчика и по русской легкомысленной привычке отчаянно куря натощак, Яша все старался постичь, отчего проникся к нему таким доверием под немца работающий агент русской полицейской службы. Было ли это выражением минутного сочувствия к доверчивому юнцу, восторженно лезущему в цепкие политические цепи? Либо за этим крылся дурацкий полицейский расчет на то, что он и в самом деле бросится следить за политиком? Или так, на всякий случай — закинуть удочку! Яша взял карточку у толстяка. На ней была некая тяжелая немецкая фамилия, что-то вроде Поппенвохен, и самый обыкновенный адрес где-то на окраине Вены. Выйдя из поезда, Яша нарочно пошел мимо вагонов и действительно столкнулся с Левашовым, шествующим налегке, с одним лишь саквояжиком. Кланяясь, Яша шепнул ему:
— Надо сказать кое-что!
Левашов быстро ответил:
— Ага! — и прошел, не останавливаясь.
Яша даже подумал, что тот не расслышал.
Но Левашов его расслышал и понял на лету.
Когда Яша получил в кассе билет на базельский поезд и, имея полтора часа, пошел бродить по городу, Левашов вдруг нагнал его у дверей маленькой кофейни.
— Ну? — спросил он не очень вежливо.
Яша оглянулся, ничего подозрительного не заметил, но из предосторожности кивнул на кофейню:
— Зайдемте!..
Колокольчик на входной двери услужливо звякнул. Из-за перегородки выглянула румяная физиономия с неправдоподобно белыми усищами под сливовидным носом.
— Цвай кофе! — распорядился Яша и провел Левашова через все заведение к столику у задней глухой стены. Он все же слегка побаивался вездесущего русского сыска.
— Ну? Что стряслось-то у вас? — глухо спросил Левашов.
Перегнувшись через стол, Яша шепотом, но в лицах, как можно подробнее изложил содержание своей беседы в коридоре спального вагона. Достал и вручил уже слегка помявшуюся в кармане карточку с адресом. Левашов ребром жесткой ладони разгладил ее на столе, спрятал в бумажник.
— Все? — спросил он и улыбнулся, глядя Яше прямо в глаза. — Ну, тогда спасибо!
Встал, протянул руку:
— Прощайте. Счастливо вам!
— А кофе-то? Я заказал…
— Да нет, не стоит. Пошел я! Спасибо! Я правда очень, очень благодарен!
И ушел, не выразив желания продолжить знакомство, чем слегка Яшу уязвил. Когда большая, угловатая фигура его, будто падающая вперед при ходьбе, скрылась за витриной, растворилась в залитой солнцем весенней улице, Яша испытал чувство невозвратимой утраты чего-то такого, что могло быть очень дорого ему. И вдруг опять стало невыносимо скучно, как некогда в Новочеркасске…
Стук в дверь прервал его воспоминания. Заскрипела створка, и в комнату протиснулся Мандров.
— Ну конечно! — смеясь, воскликнул он, шутливо отмахиваясь от дыма. — Приехать в Швейцарию, запереться в комнате, надымить, как в курной избе… Для русского человека что может быть приятнее?
Подошел к окну, потянул за шнур и распахнул его настежь.
— Что вы делаете, Марк! Холодно же! — завопил Яша, поспешно кутаясь в пуховое одеяло.
— Холод полезен! — возразил Мандров, стоя у открытого окна. — Утро-то какое! Хрусталь! Воздух хоть ножом режь, а ты валяешься, кутаешься, высунуть нос боишься! Ай-ай! Вставай, вставай немедленно и пошли прогуляемся перед завтраком.
Набросив на плечи халат, Яша наскоро ополоснулся холоднющей водой из тазика и стал одеваться. Поэт присел на подоконник, свесив толстые мохнатые ноги. Он был одет в какую-то бумазейную хламиду, вроде монашеской рясы с капюшоном, подпоясанную толстым крученым шнуром. Под рясой, судя по всему, ничего не было. Яша подумал, что он похож на какого-то второстепенного олимпийского божка, только что вернувшегося от Вакха, с которым они провели ночь за веселой пирушкой, и наспех переодевшегося бродячим католическим монахом. Толстые губы, густая толстая борода, толстые кольца кудрей, огибающих лоб. В нем и впрямь было что-то античное, зевсоподобное.