Впрочем, утешал он себя, сколько великих людей начинало еще с худших должностей, сколько бесполезных грызунов, лишь обильным навозом удобривших жизнь, вышло из университетов и академий с дипломами и наградами!.. Но эта, в общем, справедливая мысль была утешением слабым, надо признать. Яша был бешено самолюбив, хотя и скрывал это. Сиротская жизнь вообще приучила не обнажать свои чувства. Поэтому он невольно дичился, на дружеские призывы не отвечал, мучился от одиночества и не умел преодолеть вызванной им замкнутости. Знакомые, не понимая причин Яшиной сдержанности, относили ее за счет чрезмерной гордости, глупости и самомнения. И тоже держались поодаль. Женщины склонны были видеть в этом лишь юношескую робость и скованность от этого, думали, что красивый мальчик нуждается только в поощрении… Поощряли его, порой даже слишком ретиво, но тоже чаще всего были им разочарованы… Хмель, который помогал бы преодолевать отчуждение, переносился им с отвращением. Две-три рюмки, развязывающие языки и раскрывающие души, вызывали головную боль, а единственная попытка напиться, предпринятая в студенческие времена, привела к таким неприятным последствиям, что повторять ее он уже больше не рисковал.
Грошовое жалованье, которое ему платил мошенник-фотограф, также способствовало тому, что всю зиму и весну вел он в Новочеркасске жизнь трезвую, одинокую и весьма скучную. Ни приключений, ни событий в его жизни не было никаких. И жизнь, и время как бы остановились, застыли в размеренном ритме: проявляй негативы, наклеивай карточки на картонные паспарту с фальшивыми медалями на обороте… Купчики, чиновники, искатели богатых невест в прокатных фраках, засидевшиеся девицы с тупыми, кислыми выражениями… Черт бы их побрал всех! Яша клеил и прикатывал гуттаперчевым валиком эти постылые хари и порой делал серьезное усилие проснуться: таким ненастоящим казалось ему все, его окружающее! Ему и в голову не приходило окинуть себя таким же саркастическим взглядом. Уж он-то, конечно, был порождением другого мира, блистающего подлинной красотой. «Я живу в царстве теней и отражений!» — говорил он себе, не замечая, что становится в позу, давно осмеянную русской литературой.
В то время много писали о «четвертом измерении». Подхватив эту модную тему, Яша повернул ее в другую сторону и попытался сочинить сказку-аллегорию про живого объемного человека, которого злые волшебники заточили в плоскостной нарисованный мир. Страдания заточенного Яша описал живо, но все остальное не получилось. Даже воображение отказывалось работать в этом двухмерном царстве покоя и сытости.
Где он, где он, тот топор, которым прорубают окно в Настоящее!
Летним знойным днем явилось ему видение из того мира, о котором он грезил, покачивая пластинки в тепловато-мутноватом проявителе. Видение звали Софья Аркадьевна Туголукова. Высокая бело-розовая девица в голубом платье. Толстая желтая коса, как у волшебницы из немецкой сказки. Лицо одухотворенное, взгляд устремлен куда-то в четвертое измерение… Как он узнал позже, она была дочь отставного генерала, закончила Екатерининский институт, жестоко поссорилась с мачехой и вот теперь живет у тетки — казачьей офицерской вдовы, как бы на пенсионе.
Пришла она в ателье сняться на карточку, которая, Как она объяснила, была нужна ей немедленно для журнала «АКМЭ» (был такой, не сомневайтесь!), где собирались напечатать ее стихотворение о девушке, сорвавшей волшебный цветок папоротника.
В те годы женское движение повсюду набирало силу. В Англии суфражистки били окна и кромсали ножами шедевры живописи, в России девушки наводняли стихами редакции, осаждали издательства. Писали дерзкие письма знаменитым поэтам, стучались к ним в двери, звонили по телефону… И тем ничего не оставалось, как браться за руководство поэтическими «школами» или «кружками», где читали и обсуждали написанное, а между делом танцевали под граммофон или играли в жмурки. Некоторым, таким образом, удавалось напечатать стихотворение или два по протекции гения.
Фотокарточка Соне была не нужна. Ее действительно собирались опубликовать в одном из ближайших номеров, но журнал «АКМЭ» неожиданно прекратил существование, так что вопрос отпал. Пришла она познакомиться с молодым человеком, томящимся в ссылке, как ей сказали; по-видимому, не таким чурбаном, как остальные, ее окружающие. С ним хотя бы поговорить было о чем. Университетский человек! И раз сослали, то идейный борец!